Сергею Шаргунову 36 лет. При всем том, его нельзя назвать ни молодым писателем, ни молодым политиком – и в литературу, и в политику он пришел еще в девяностые годы. На нынешних выборах он возглавляет список КПРФ по Алтайскому краю по выборам в Государственную Думу РФ. С самым неординарным из нынешних алтайских кандидатов «Капиталист» поговорил о литературе, политике и Вере за столиком в гостеприимном ресторане «Парус»…
– Сергей, как вы стали писателем?
– Интерес к литературе я прививал себе сам, по собственному хотению. Так получилось, что писать я начал даже раньше, чем читать. Брал книги и перерисовывал буквы, которые там были, каждое слово зачем-то обводил в рамочку. Это было мне года четыре, родители рассказывали.
Очень рано начал писать, печататься. Поступил в МГУ на факультет журналистики. Мне было 19 лет, когда я отнес свои рассказы в журнал «Новый мир», зная, что это главный «толстяк» в литературе. Главным редактором был Андрей Василевский, который и поныне возглавляет журнал. И собственно начались публикации.
– О чем были первые рассказы?
– О жизни, о любви, о современности, о поиске себя молодым человеком. О ровесниках. Но не только – это были довольно психологические тексты. И надо сказать, что одновременно с этим с самых юных лет был страстный интерес к общественной действительности, к тому, что происходило вокруг. Поэтому я пробовал себя в журналистике, будучи юным, начал печататься в самых разных СМИ. У меня возникла своя радиопрограмма. Когда спрашивают, почему я пришел в литературу и журналистику, ответ здесь прост – из интереса.
– Интерес к чему?
– Интерес к слову. Очень сложно здесь разграничивать, что есть литература – краски, образы, сюжеты, стремление к читателю? Но, тем не менее, с самых детских лет это было.
Потом по телевидению я узнал о премии «Дебют» для молодых авторов, и, обойдя 40 тысяч конкурентов, получил ее. Мне был 21 год, я помню, как отправил свою повесть на этот конкурс в большом желтом конверте.
– О чем была повесть?
– О любви молодого человека к обольстительной барышне.
– Это на собственном опыте?
– Каждый герой это где-то ты. Но, конечно, это был собирательный сюжет, собирательный персонаж. Главный герой лишь отчасти это был я. Это как в «Жизни Арсеньева» Ивана Сергеевича Бунина – это он или не он? В этом смысле любой герой у Толстого и Достоевского, герой, находящийся в противоречиях, все равно несет на себе авторский отпечаток.
А последняя книга – это 700-страничный текст, в новом для меня жанре, я до этого не решался написать целую биографию. Это биография Валентина Петровича Катаева, моего любимого писателя.
– Как писалась книга о Катаеве?
– Загадка в том, что, когда ты занимаешься любимым делом всерьез, то судьба идет тебе навстречу. Мне открылись уникальные материалы – нигде не изданные письма Мандельштама, Зощенко, самого Катаева, его брата Евгения Петрова, Олеши, многих знаменитых писателей, классиков нашей литературы. Вообще, это не только исследование жизни моего любимого писателя, жизни авантюрно-приключенческой, но это еще и хроника большого сложного драматичного и великолепного XX века.
– В повести «Белеет парус одинокий» Катаев описывал свое революционное детство?
– В возрасте героев этой повести Катаев писал православно-монархические стихи. В этом смысле Катаев это классический неверный рассказчик, у которого достоверность и вымысел перемешаны как соль и сахар. Конечно, главное чувственное впечатление одесского детства, красота моря, это все, конечно, нашло отражение. А буквальным участником революционных событий он, разумеется, не был. Он наоборот позже был белым офицером на бронепоезде «Новороссия» и косил петлюровцев. Он был и красным. Это интересная амплитуда судьбы.
Я недавно подарил Владимиру Путину свою книгу в Кремле. И сказал ему: «Видите, такая амплитуда судьбы: от камеры смертников в одесской ЧК, где моего героя чуть не расстреляли, до Золотой Звезды Героя Социалистического труда, которую ему повесили здесь, в Кремле». «Да, вот как бывает», – сказал Путин, и это верно, так очень часто бывает в нашей истории, в судьбах писателей. В этом противоречивость и, наверное, драматичная красота нашей большой истории.
С этой книгой я много езжу. Я подарил ее, в том числе, и Святейшему Патриарху. Интересно, что Катаев происходит из духовного рода – из военного, и из духовного.
Его талант расцвел в позднем возрасте – так называемая мовистская проза. «Алмазный мой венец», «Святой колодец», «Трава забвения», безусловно – «Уже написан “Вертер”». Потрясающая история человека, который, уже находясь в преклонном возрасте, внезапно расцвел и начал писать модернистскую, блистательную, свежую и молодую прозу.
– Раз уж у нас пошло такое литературоведение, то спрошу. Катаев говорил: «Хуже меня пишет только один человек в мире, это Анатолий Гладилин, мовист номер один». Мовист – это кто? Это у них такие шутки были для своих?
– Мовисты – это шутливое самообозначение от французского мове – «плохо». То есть, он писал так хорошо, что уже мог говорить о себе, что пишет плохо.
– Как писатель, что думаете о нынешней школьной программе по литературе?
– Школьная программа варварски хаотична. Берешь первые две попавшиеся школы, а там разная программа по литературе. Это неправильно, нужен «золотой канон». Обидно и досадно и скверно, когда лучшая советская поэзия, а именно – фронтовая лирика, замечательная поэма «Василий Теркин» Александра Трифоновича Твардовского – оказываются вымараны из школьной программы
Проблема в том, что в какой-то момент у нас порушили систему образования и «Белеет парус одинокий», «Сын полка» оказались убраны из школьной программы. Точно так же, как прелестная вещь «Детство Никиты» Алексея Николаевича Толстого. Как и «Детство», «В людях», «Мои университеты» Алексея Максимовича Горького, великого пролетарского писателя, нашего буревестника. При том, что он действительно крупный писатель, интереснейшая личность, но в какой-то момент начали судить по принципу, если не пострадал от Советской власти, значит, ты бяка, писатель второго или третьего сорта. Это несправедливо и нечестно, и моя задача в том числе вернуть великую советскую Атлантиду, вернуть представление о советской цивилизации.
Сейчас создано общество русской словесности, которое возглавил Святейший Патриарх Кирилл. Кстати, на первом заседании он шутливо цитировал стихи Алексея Максимовича Горького о буревестнике, который гордо реет.
– За «Песню о буревестнике» сейчас Горький пошел бы по 282-й статье…
– Может быть.
– Ваш отец Александр в советское время стал священником. Тогда это был поступок неординарный…
– У моих родителей интересная судьба. Отец родился в деревне. Его отец, мой дед, Иван Иванович Шаргунов, погиб на фронте. Это была во многом мистическая история. Отец мой в это время был маленьким ребенком, возился на полу в избе, играл в войнушку, и вдруг заплакал и закричал: «Папку убили, папку убили!». Его мать наказала, отругала, даже ударила, но он плакал и повторял: «Я же не виноват, что папку убили». Он почувствовал гибель своего отца – моего деда. Иван Иванович прикрепил фото на груди под шинелью, и пуля пробила эту фотографию – это рассказал моей бабушке однополчанин деда, который вернулся с фронта без ноги.
Как сын погибшего на фронте солдата, отец стал суворовцем – как Ваня Солнцев в произведении «Сын полка» у Катаева.
Потом был Уральский университет, потом Литинститут, потом Институт иностранных языков, который он закончил с отличием и стал переводчиком европейской и американской поэзии и советских народов – якутов, замечательных стихов Семена Данилова. Эти поэты отца очень любили. Это была политика – не порушить ни одного верования, ни одного народа, всех собрать в ансамбль.
А потом он уверовал в Бога. Это был личный мистический опыт моих родителей, когда им был по 25 лет. Это был особый выбор тогда. Они крестились и начался этот путь. Моему папе повезло поступить в семинарию – был один год, когда принимали с высшим образованием.
– То есть, ваш отец уже состоявшийся человек, переводчик, это была каста, положение, и вдруг он все бросает…
– Да, он все бросил и решил стать священником. Конечно, все было непросто.
Я родился в семье, где у папы был подпольный печатный станок. В рязанской избушке он выпускал богослужебную житийную литературу, которую распространял с риском загреметь сами понимаете куда. Я застал разную церковь. И антисоветскую, и красную, и та, и другая очень интересны.
Еще одна мистика – точка пересечения моих родителей – это Замоскворечье, Большая Ордынка. Мама выросла в писательском доме в Лаврушинском переулке, и первый храм, куда она ходила, это открытый при Сталине Храм Иконы Божьей Матери «Всех скорбящих радость». Она приходила девочкой с ландышами, а там черный как уголь епископ Берлинский Киприан возглашал: «На колени! Сталин болен!» Прошли десятилетия – и вдруг моему папе дают именно этот храм, служить там! Когда мой папа пришел, он увидел, что в алтаре висят две иконы, его и мамы святых – Александра Иерусалимского и Анны Кашинской.
Я помню владыку Киприана, он был очень интересный человек, сочетал левую идеологию и консервативные ценности. Он выходил и возглашал, воздевая руки: «Нейтронная бомба, которая уничтожает все живое – это метафора Америки!». Бабушки крестились и шептали: «Прости нас, Господи!».
От отца и от мамы я получил еще сильнейший заряд того, что можно просто обозначить как патриотическое воспитание. Любовь к родному Отечеству, к русскому языку, к нашему народу. Именно поэтому, когда начались все перемены 90-х, особенно массовое обнищание людей, закрытие заводов, развал страны мои родители все это не приняли, и я не принимал всего этого, был чужд очень многим из тех, с кем учился и кто учил меня на факультете журналистики.
В 1993-м, в 13 лет, я не принял разгон парламента, пришел на баррикады Белого дома.
– И как вы уцелели?
– Родители меня заперли в самый роковой момент. Не факт, что я бы сложил голову на баррикадах, но могло бы быть и так. Я потом участвовал в работе комиссии по расследованию событий, помогал как журналист, и написал роман большой «1993», семейно-исторический. У меня там есть вполне реальные прототипы – Наталья Петухова, 19 лет, бард, у нее был жених Алексей Шумский, и по подземным коммуникациям они носили еду для осажденных. И они поехали к Останкино, оказались в первых рядах, и их сразу скосил пулеметчик.
В 1996 году, еще школьником я пришел в народно-патриотический блок Зюганова и был там самым молодым участником.
Сегодня, оставаясь беспартийным, я естественно поддерживаю ту силу, которая выступает за социальную справедливость, за сильную страну. У меня были возможности пойти куда угодно, меня разные политические силы звали, но я не могу представить себя бездушным роботом, нажимающим просто так на кнопки и голосующим за антинародные законы.
Я имею в виду удорожание всего и везде, реформу образования, которая калечит сознание детей, ювенальную юстицию, когда в Алтайском крае органы опеки у Ирины Байковой отобрали троих дочерей по совершенно надуманным мотивам и до сих пор мытарят эту семью, хотя очевидно, что детей надо отдать матери. Да, ей 27 лет, она не замужем и у нее трое детей. И что? Сейчас опека принимает решение, а все остальные инстанции, дабы не дискредитировать этот орган, поддерживают их позицию. Суд назначил психологическую экспертизу детям и матери. Но после того, как детей, а младшей девочке пять лет, оторвали от матери, держали в разных местах, взаперти, итоги этой экспертизы могу быть разными.
Геннадий Андреевич Зюганов лично направил краевому прокурору Якову Хорошеву телеграмму. Не письмо, которое будет месяц идти, потому что срочно надо решать, дети тогда в больнице были. На основании чего детей забрали? Мать не пьет, детей не бьет, а если она плохо живет, так по этому поводу, наверное, и государству можно вопросы задать?!
Я на встречах, которые сейчас проходят у меня на Алтае, призываю людей обращаться ко мне с подобными историями. Я стопроцентно готов откликаться на такие истории. Мне кажется, что журналистские возможности, помноженные на государственные, парламентские, это то, что позволит по-крайней мере привлекать внимание к судьбам людей. Я собираюсь каждую неделю рассказывать через свой блог, через федеральные СМИ, к кому я обратился. Про Ирину Байкову вышла статья в федеральном «Московском комсомольце» – а это все же тираж 2 миллиона экземпляров.
Кстати, я не отказываюсь ходить на либеральный площадки, я не только ведущий на телеканале «Звезда», но текст про Ирину Байкову вышел на «Эхе Москвы».
– Алтай смотрит на вас, и вы смотрите на Алтай. Как вас встречают люди?
– Вы знаете, с интересом. Восприятия – «Вот варяг приехал!» – нет. Наоборот – большинство адекватно относится к ситуации. Люди меня видели в телевизоре, может, что-то слышали обо мне, и то обстоятельство, что столичный журналист может рассказать о них, об их бедах, несправедливостях, это важно для людей. Я заметил, что люди, с которыми я общался, живут не только своими личными, малыми вопросами, но интересуются всем без исключения – историей, литературой, – размышляют, переживают. У нас в Рубцовске встреча прошла в антикафе, было немало молодежи, интеллектуальные ребята, интересуются литературой, причем, разной – от Алексея Варламова до Дмитрия Быкова.
При этом, в Рубцовске с одной стороны беседы о литературе, а с другой – там люди задаются вопросом, не замерзнут ли они зимой. Город в тяжелейших условиях! Бывший замдиректора завода, немолодой человек, со слезами на глазах показывал мне АТЗ – одни руины, а местная власть докладывает, что «завод законсервирован». Хотя там Акрополь. Скелет. Ветер гуляет.
Я был в селе, где школу уже почти добили, теперь младшие классы должны ехать за тридевять земель, возвращаться домой непонятно когда. А как зимой? В другом месте за долги отрубили котельную, полсела не отапливается, и школа тоже не отапливается. Кто должен платить? Сельсовет. А откуда ему брать деньги, если все деньги забирает район? И так далее. Даже в страшные 90-е сельские школы не закрывали, а теперь…
Но я был на Евдокимовском фестивале. Мне кажется, это важная точка сбора. Замечательные народные коллективы, артисты со всей страны – мне кажется, это отдушина для людей, собраться, погулять вместе. Я знаю, туда приезжают многие сибиряки. Я был рад пообщаться с людьми.
Я уже был в Усть-Калманке, в селе Огни, в Топчихинском, Шелаболихинском районах, в Горном Алтае. Я теперь буду частым гостем на Алтае. Я отношусь к этому всерьез.
Я вижу, что Алтайский край с одной стороны красивейшее место в России, а с другой стороны, в тех местах, которые называют «русская Швейцария» – такое унижение человеческой личности… Бедность, нищета, разбитые дороги, пресловутая оптимизация. Растущее социальное расслоение. Чиновники, которые превращаются в олигархов.
– Вы работали в «Новой газете», сейчас появляетесь на «Эхе Москвы». При этом, работали в газете «Завтра», ваш друг Захар Прилепин. Вы беспартийный, но идете с КПРФ на нынешних выборах. Поясните: вы за «красных» или за «белых»?
– Я не делю граждан РФ по идеологическому признаку. Я, можно сказать, хожу со свечой со словами «Ищу человека».
У нас государственные чиновники, многие сотрудники официальных СМИ еще вчера клялись в своем западничестве, а сегодня рассказывают о том, что они государственники, но общим знаменателем для них остается нажива.
И если удастся попасть в Государственную Думу, я не буду делить людей на левых и правых, потому что мы все граждане Российской Федерации.
Безусловно, ценности свободы и демократии для меня являются важнейшими. Я сам человек демократических убеждений, я за права и свободы личности, безусловно. Я всегда защищал тех, кто сидит в тюрьмах, я за нормальную сильную правозащиту, я поддерживаю демократические ценности – это моя принципиальная позиция, и больше того – среди людей либеральных убеждений у меня есть прекрасные знакомые, с которыми я общаюсь. Я не совпадаю с ними по многим вопросам, но есть те позиции, по которым мы безусловно понимаем друг друга. В частности, это волонтерская работа: мой знакомый Митя Алешковский очень много делает для того, чтобы помогать ребятам в детдомах, и мы много лет занимаемся этим. Есть поисковая организация «Лиза Алерт», Ирина Воробьева, да, она работает на «Эхе Москвы», но, тем не менее, мы сотрудничаем. Экологическая работа. все, что связано с правозащитой, защитой человеческого достоинства, законности в нашей стране – здесь никаких вопросов быть не может, мы вместе.
Конечно, есть и серьезнейшие расхождения. Одно из них – крымский вопрос. Как бы кто ни пытался закрыть эту тему. Потому что для меня право народа на самоопределение и право людей на выбор связано с крымской историей. Которая началась не с вежливых людей, а еще 20 лет назад. Первый референдум в СССР в январе 1991 года прошел именно в Крыму. И на протяжении всех этих лет русские люди добивались уважения к их мнению.
– Давайте мы тут с вами объявим референдум, потребуем права и уважения к нашему мнению – через сколько минут мы будем в участке?
– А у нас нет ни одной территории, которая хотела бы отсоединиться от нашей страны. Это нужно констатировать четко. Никакой Калининград не хочет отсоединяться. Другое дело, если говорить о внутрироссийских реалиях, то репрессивные тенденции налицо. За перепост ВКонтакте, за лайк человека могут потащить в места не столь отдаленные – это вызывает мое возмущение. Я защищал и буду защищать этих людей.
Я вообще противник 282-й статьи. Я защищаю тех, кого сейчас преследуют за попытку проведения референдума об ответственности власти – это Юрий Мухин, Валерия Парфенова и Александр Соколов, журналист РБК. Они люди, может, чересчур темпераментные и радикальные, но это не повод для заключения.
Больше того, когда была драматическая история с Болотным делом, я обращался к президенту с просьбой проявить милосердие, и я надеюсь, что мне удалось многим помочь. И в итоге некоторым скостили сроки.
Я старался помогать людям по пушкинскому завету – милость к падшим призывал. И точно также я рад, что удалось помочь Даниилу Константинову, активисту, на которого навешивали тяжелейшие статьи, хотя у него было железобетонное алиби. Тогда через Эллу Александровну Памфилову, которая занималась правозащитой, удалось дойти лично до президента и в итоге дело развалилось. Хотя парню грозил большой срок.
И в дальнейшем, я буду защищать в пределах тех возможностей, которые дает статус депутата, статус журналиста – через статьи, через запросы – тех, кто страдает от произвола, кто стал жертвой произвола.
– Как журналист, что вы можете сказать о сегодняшней журналистике?
– Очень не хватает расследовательской журналистики. Хотя я зачастую критикую наших западников, но я во многом начинал свою журналистскую деятельность в отделе расследований «Новой газеты» с Юрием Петровичем Щекочихиным. Мы часто с ним спорили, не соглашались, но это было интересно, когда мы с ним вместе ездили в командировки и на одной полосе выходили наши разные взгляды на одно и то же событие.
Расследовательской журналистики практически нет, она убивается на корню, прежде всего тем, что любое разоблачение для чиновников – что слону дробина. Если соединить журналистское и парламентское расследование – было бы неплохо. Но здесь мне самому, одному, не справиться. Здесь важно взаипонимание, сотрудничество. По большому счету, людям, которым не все равно, стоит не разобщаться, а понимать, что нужно, прежде всего, отстаивать человеческое достоинство.
– Вы гуманитарий, и разговор у нас все больше о духе. Но если говорить о материи – за какие меры вы выступаете в экономике?
– Я сторонник прогрессивной шкалы налогообложения.
– Ну, так чтобы налоги брать, надо сначала разрешить людям зарабатывать. Иначе получится очередное перекладывание из пустого в порожнее.
– Что касается нашего бизнеса: малый и средний бизнес уничтожаются налогами, человек просто не может открыть свое дело. Это касается и попыток создать фермерское хозяйство. Ставка кредитования давит всех. В развитых странах человек имеет все возможности для развития – ставка от ноля до двух процентов. А у нас – какое развитие? И это касается всех сфер, в которых человек пытается показать свою предприимчивость. В результате у людей опускаются руки. Тот же Рубцовск – молодежь вся уезжает. Отрицательная миграция – это проблема края. Талдычат про импортозамещение, а на чем оно должно быть основано, если никто не хочет поддерживать своего производителя? Частная инициатива у нас уничтожается, но без возможности человеку проявить свою самостоятельность ничего не получится. Это самое главное.
– А как коммунист что вы будете для этого предпринимать?
– Я беспартийный патриот своего отечества. Я вообще считаю, что главная партия должна быть Россия, наша страна. Но я благодарен КПРФ, сильнейшей партии, за поддержку на выборах.
Я выступаю за прогрессивную шкалу налогообложения, за изменение ставки кредитования. А в целом я выступаю за то, чтобы люди были услышаны – и каждая история в отдельности, и народ в целом.
Талантливых людей у нас очень много, нужно просто их собирать. Пишущим людям я готов предоставить возможности портала «Свободная пресса», редактором которого являюсь. А что касается тех, у кого есть беды, проблемы, готов быть их рупором, голосом.
Я думаю, что и один в поле воин, вот что самое главное. И, несмотря на скудные возможности, которые по нашему законодательству имеет депутат, если их помножить на то, чем я уже занимаюсь – расследованиями историй о несправедливости, защитой людей, – может быть, удастся сделать больше. По-крайней мере, я буду это делать…
Материалы по теме:
