«Я человек советский, слово «капиталист» не люблю и предпринимателем себя не считаю», – обескуражил нас Сергей Корепанов, создатель фитоцентра «Алфит», руководитель фармзавода «Гален», а еще – основатель музея «Мир времени». О том, как же тогда он ведет свой бизнес, мы поговорили за столиком недавно открывшегося летнего ресторана «Парус».
– Сергей Валерьевич, вы врач. Вы с детства мечтали об этой профессии?
– Если откровенно… Я из Усть-Пристанского района, родители мои педагоги. Мне хотелось поступить в политехнический институт. Но я думал: вот пойду туда – все ребята в технике соображают, велосипед могут отремонтировать, мотоцикл, а я как белая ворона. А если пойду в медицинский – там все как белые вороны. Все изначально на одном уровне, как чистый лист. Такие вот смешные были у меня соображения.
А потом еще один родственник в Москве, на втором курсе медицинского учился, он на меня повлиял. И еще один влиятельный человек сказал: «Сергей, медицина – это здорово!» И вот под впечатлением… Но я ни разу не пожалел. Выяснилось, что помогать людям это интересно и здорово.
– Поступить в медицинский институт в советское время было большой проблемой. Как вам это удалось? С первого раза, со второго?
– С первого. Я был мальчик, а мальчикам было не в пример легче поступить в медицинский. Помню, на вступительном экзамене я тяну руку, что готов отвечать, а преподаватель говорит: «Нет, подожди, девочку спросим». Девчонка ему: «Я еще не готова», а он: «Нет, иди отвечать».
– Дискриминация была, в общем…
– Ну да.
– Что вы выбрали, когда началась специализация?
– Специальность акушерство и гинекология. И тоже по случайности. Я всегда мечтал стать узким специалистом. Считал, что лучше одна область, но хорошо освоенная. И думал о психиатрии. Но на втором курсе нам сказали, что после шестого курса, прежде, чем стать узким специалистом, нужно будет три года отработать либо терапевтом, либо хирургом, либо акушером-гинекологом. Это был такой эксперимент, потом его отменили – когда мы к шестому курсу подошли, уже этого не было. Но тогда мы не знали, что это скоро отменят. И для меня это был шок. Получалось, три года – ни себе, ни людям. И я решил стать акушером-гинекологом.
К тому же, Николай Иванович Куропятник, недавно ушедший из жизни, командир нашего ССО «Монолит», по медицинской специальности был акушер-гинеколог…
Когда я определился, думаю: практика нужна! И вечерами ходил в роддома, говорил, что я студент акушер-гинеколог, мне нужна практика, можно поприсутствовать на дежурстве? Сейчас мне кажется это странноватым. А тогда казалось – нормально. И в роддоме это воспринимали нормально: переодевайся, смотри. И это мне многое дало для дальнейшей работы. Я видел сложные случаи, был потом готов к ним.
В студенчестве было модно подрабатывать. Не могу сказать, что мне нужно было – стипендия была, семья помогала. Но модно было. И я решил пойти медбратом в гинекологическое отделение. Звоню, мне везде отказывают. А потом я увидел на кинотеатре Родина объявление – требуется ночной сторож. И только я туда устроился, как мне звонят из отделения гинекологии РТП – им требуется медбрат! Так у меня оказалось две работы, и я в материальном отношении как сыр в масле катался.
А летом ездил в стройотряд. Первый год просто бойцом, на второй год в «Монолите» был комиссаром, а на третий год Валерий Иванович Киселев, завкафедрой физиологии, курировавший ССО, сказал: «Большому кораблю – большое плавание!», и послал меня комиссаром в коммунистический отряд. В ССО мы деньги зарабатывали, а коммунистический отряд работал за так.
– Задаром что ли?
– Задаром. Его набрали из ребят с рабфака, строили в Тальменском районе базу для мединститута.
– А, для своих? Субботник на два месяца?
– Да. Рабфаковцам – им поступать, им за труд льгота. А я и Саша Харченко, командир – ну, мы просто за идею.
Был смешной случай: только мы приехали, пошел в деревню. От деревни до нашей базы километра три. Вижу – мотоцикл едет, я проголосовал, он остановился, взял меня. Разговорились по дороге и мотоциклист спрашивает: «Ты кто?» Я говорю: «Я комиссар отряда». Он мотоцикл останавливает: «Слезай, я комиссаров не вожу!» В советское время такое заявление… Еле я его уговорил. А потом мама звонит, и говорит, что у нас там, оказывается, есть родственники – они ко мне вечером приедут. И приезжает этот самый мотоциклист… Мы посмеялись, в баньке помылись…
– А учеба как давалась?
– Я когда что-то изучаю, буквально вгрызаюсь в тему. Помню, пошел сдавать экзамен к профессору Соломону Натановичу Хейфецу. Выбрал его специально, чтобы показать ему, как хорошо я знаю специальность. Он сказал, что на третий вопрос я отвечаю неправильно. Так я сумел ему доказать, что он вопрос неправильно понял, и он со мной согласился! И когда мы убирали кабинет, я нашел его листочек, где он делал записи, и оказалось, что он мне единственному поставил пять с плюсом! Я думал, что теперь-то он меня пригласит ассистентом, в аспирантуру. Но в советское время все было расписано, и никто меня никуда не пригласил. Но чувствовал я себя очень уверенно.
– Меня всегда интересовало – как мужчина гинеколог и акушер воспринимается женщинами?
– Когда женщина и мужчина – это одно. А когда врач и пациент – это другое. Есть грань, которая появляется автоматически. Женщины к врачам-мужчинам относятся по-разному. Одни мужчин категорически не приемлют. Но их мало. Зато те, кто не боятся мужчин-гинекологов, отмечают, что с мужчинами легче. Женщина-врач может даже одежде позавидовать и это скажется на поведении. А мужчина относится к женщине-пациенту с пониманием, с уважением. Те, кто попал на прием к мужчине-гинекологу, если есть возможность, в следующий раз к мужчине и пойдут.
– И сколько родов вы приняли?
– После института я работал в роддоме №1 на улице Титова пять лет. Кесаревых сечений за это время сделал 30-40. Старался делать так, чтобы следы были не так заметны – по Пфаненштилю, когда разрез делается так, что его потом под плавочками не видно. Это еще раз об отношении мужчины к женщине. Эту операцию технически сделать труднее, но женщина потом довольна – у нее шва не видно.
А родов простых не посчитаешь. Женщины рожают в основном ночью. У нас на дежурстве меньше десяти родов не было. А бывало двадцать-двадцать пять.
После института я считал себя очень умным. После каждого ночного дежурства были планерки. Там выступал дежурный врач, начмед, научные работники, и обязательно я. Сейчас думаю, что это было странно. Но тогда я не мог иначе – я же имел свое мнение…
– Но вы же потом стали онкологом. Как?
– Все дело случая. Когда я только закончил АГМИ, меня вызвали в военкомат, говорят: «Берем тебя в армию на два года офицером». Я говорю: «Я акушер-гинеколог, кому я там нужен?!» Они ответили, что им плевать, заберут и все. Я сначала расстроился, но потом послушал военврачей. А они рассказывали, что им сразу дают квартиру, они ездят по стране, зарплата в два раза выше. И я решил – пойду, послужу! И вот я уже на чемоданах, а из военкомата не звонят! Я пошел туда, говорю: «И что?!» А они уже передумали. Решили, что акушеры и правда ни к чему в армии. Но в меня уже бес вселился. Мне куда-то надо ехать. Тем более, молодых врачей все равно по рукам били – туда не лезь, того не делай, тебе еще рано. А мне хотелось серьезного дела. Пришли вербовать в Афганистан. Я руку тяну, но меня не взяли – у меня к тому времени уже была семья, ребенок, а брали только одиноких – если убьет, чтобы некому горевать было. Я вспомнил Ивана Григорьевича Брусенцова, нашего преподавателя, он куда-то в Африку ездил работать на два-три года и был так наполнен впечатлениями – рассказывал, как за ним машину присылали, как там его все уважали… Говорил: «Я чувствовал себя человеком, для этих ангольцев был Богом!» Я думаю – побуду-ка и я Богом! Пришел в крайздрав, а они говорят, что мне стажу не хватает два года, поработай еще. А мне сейчас надо! И я решил хоть в Магадан – там мне самостоятельность будет. Уже почти договорился.
И вот тот самый случай: на вечеринке встретился с Евгением Александровичем Ротановым, заведующим отделением радиогинекологии. И он говорит: «Приходи ко мне работать, у меня женский коллектив, мне одному трудно». Я спросил про условия, оказалось – короткий рабочий день, пациентов мало, зарплата хорошая. Но главное, чем он меня купил – пять месяцев специализация в Ленинграде! А мне хоть что-то поменять хотелось! И я рванул в Ленинград. Вот так попал онкологию.
– Вот вы врач-онколог, у вас работа, зарплата, вы жизни спасаете, на вас люди молятся. А потом вы стали врачом-травником, по советским временам – почти колдуном. Как это случилось, почему?
– Не могу сказать, что, работая в онкологии, я был доволен на сто процентов. Гинекология – очень творческая специальность. В радиологии, при всем моем к ней уважении, творчества нет. Кнопки нажимаешь и все. Мы очень здорово помогали людям, лечили облучением в основном рак шейки матки, он хорошо лечится – при второй-третьей стадиях выздоровление часто бывает полное. И вот удовлетворение от результата есть, а от процесса – не совсем, мягко говоря. Скучновато стало…
А тут все пациенты травами лечатся. Запрещает врач или нет, параллельно с лечением пьют травы. Мне стало интересно. Это был конец 80-х годов.
Ирина Викторовна Верещагина, дочь Виктора Ивановича Верещагина, самого известного ботаника всех времен в Барнауле, уголок которого теперь есть у нас в музее, руководила тогда Ботаническим садом АлтГУ. Я пришел к ней, говорю: «Научите меня травам». Она спрашивает: «Лопатой умеешь работать?»-«Умею».-“Ну вот, нам рабочих не хватает, будешь у нас два часа копать, а два часа мы будем тебе про травы рассказывать”.
Так я подружился с ботаниками. А что умеешь, то и начинает нравиться. Вот я пошел в акушерство, прямо скажем, бездумно, но когда у меня это стало получаться, мне стало это нравиться. Так и здесь. В травы я вник и мне показалось это крайне интересным, я фанатично стал ими заниматься.
У меня была еще одна причина… Есть такое кожное заболевание псориаз. Когда мы учились в институте, нам говорили, что псориаз – это болезнь сильных и здоровых людей. Если человек полный – у него стресс выходит через сердце, он сердечник. Если худой – через желудок, образуется язва. А у кого псориаз – у него все стрессы выходят через кожу, а внутренние органы не страдают. Мы еще смеялись: «О, как хорошо, заработать бы себе псориаз».
В мое время модным среди студентов был дважды нобелевский лауреат Полинг (Лайнус Полинг, американец, лауреат Нобелевской премии по химии и Нобелевской премии мира. – Прим. «Капиталист»), он выдвинул версию, что витамин С самый главный, и если его есть в больших дозах, то любые воспалительные заболевания уйдут сразу. А я заболел бронхитом и давай глотать витамин С в виде таблеток. Это сейчас я как фитотерапевт понимаю, что можно большие дозы витамина С через натуральные продукты получить, тогда побочных действий не будет. А если в чистом виде глотать… Для меня это вылилось в псориаз. Бронхит как был, так и остался, а псориаз я заработал себе.
И он стал мне мешать. У меня оперирующая специальность, эти высыпания были мне ни к чему. И он очень трудно поддавался лечению. Но тут я увидел схему Голюка, дальневосточного целителя, ныне давно покойного. (Михаил Васильевич Голюк, народный целитель, имел авторское свидетельство на лечение псориаза, лечил также рак. – Прим. «Капиталист».) Он писал, как лечит псориаз. Я попробовал по его схеме, и произошло чудо – препараты не помогали, а на травах кожа очистилась. И сейчас я травами поддерживаю состояние. Псориаз никуда не денется – он сидит, но внешние проявления сведены к минимуму. Это, конечно, добавило мне уважения к травам.
Я много обошел травников – бабушек, дедушек – и часто видел ситуацию, что они пришли к травам после того, как у них возникли личные проблемы, и травы им помогли. Я хоть и врач, но у меня произошла схожая ситуация.
Было и практическое соображение: я мужчина, у меня семья, мне надо зарабатывать. Рабочий день короткий, времени свободного много. А тут, в конце 80-х, началась пора кооперативов. Я устроился в кооператив по изготовлению облепихового масла – Нижегородцев Юрий Михайлович, я его считаю своим учителем в бизнесе. Посмотрел, и подумал, что такое можно сделать самому. Подошел к Сергею Мухортову, с которым мы знали друг друга по онкоцентру, и предложил ему организовать кооператив по работе с лекарственными травами. Пригласили еще два-три человека. Оформили это как ТОО Начинали без рубля в кармане. Заняли 10 тысяч рублей, купили на них золотого корня, марьина корня – золотой корень иммунитет поднимает, марьин корень успокаивает. Сделали препарат. Уже тогда назвали его «Алфит». В виде настоечки – тогда это позволялось. Стали предлагать в аптеки. В конце концов все это вылилось в создание фитоцентра, где врачи-онкологи профессионально методом фитотерапии помогают онкологическим пациентам.
– Каково быть фитотерапевтом в лихие девяностые?
– Когда мы только начали, денег нет, ничего нет, и мы решили найти какую-то богатую организацию. И тут мне позвонил из Москвы дедок, спросил о золотом корне. Слово за слово, и он говорит: «Приезжай в Москву, я тебя сведу с большим человеком – коммерческий директор “Якуталмаза”». Епрст! Я помчался в Москву. И вот мы, целая куча народу, сидим в приемной этого коммерческого директора. Я к нему вошел, говорю: “Я весь ваш Якутск могу вылечить травами”. Мы составили договор. Они нам машину по бартеру дали – мы по наивности ее взяли, «ЗиЛ», он много бензину жрал и мы мало его использовали. А они за травами прислали самолет. Небольшой, но самолет. Мы его набили так, что травы не помещались! Я звоню, чуть не плачу: «Не вошло!» А он говорит: «Какие проблемы, завтра другой самолет пришлем!»
Тогда в Доме быта мы на пятом этаже снимали помещение для фитоцентра, а на шестом этаже сидела рэкетирская бригада. С нас они деньги не брали – мы дружили, синяки им залечивали, они уважали врачей. Да с нас и брать нечего было. И однажды мы закупали какую-то вату, сначала нам вату не поставили вовремя, а потом мы затянули с расчетом. Приезжает какой-то шпендик, и мне говорит: «Так, я тебя на счетчик ставлю!». Я говорю: «А пойдем-ка, поднимемся к моим друзьям…» И когда он узнал, к кому надо идти, он сразу исчез и больше я его не видел. То есть, наша бригада была солиднее его…
Помню, в том же Доме быта три цыгана застряли в лифте и стали его ломать, чтобы выйти. Вахтерша рэкетиров вызвала, те начистили цыганам носы. Через час на ста машинах приехали триста цыган! Русскому дай по носу – сопли вытрет, поплачет и пойдет. А тут – триста цыган! Я столько цыган никогда в жизни не видел. Вышел предводитель рэкетиров, предводитель цыган и начали друг с другом беседовать. Слава Богу, все обошлось словами…
В Доме быта мы все боялись некоего Быкова, все думали, что вот он выкупит Дом быта и поднимет нам всем аренду. А потом его нашли в лесу с простреленной головой. Оказывается, у него были долги на многие миллионы, и его за это убили.
Машину мы гнали из Тольятти. Перегонщики мои приходят и с виноватым видом говорят: «Сергей, с нас бандиты деньги взяли за перегон, как мы отчитаемся?» И показывают бумажку, дали им «пропуск» – на листке написано что-то вроде «Вася Косой деньги получил» и что они 500 км имеют право ехать беспрепятственно. Я очень жалею, что я эту бумажку не сохранил…
Это лихие девяностые…
– А какие тогда у вас были объемы?
– Тогда нынешней моды на травы не было, поэтому все довольно долго шло ни шатко, ни валко. Это сейчас только ленивый не фасует в красивой упаковке модные алтайские травы. Сейчас уже приходится объяснять, почему наши сборы технологичнее, грамотнее, интереснее. Мы стараемся делать интеллектуальную продукцию – то, чего нет на рынке.
Например, мы долго не обращали внимания на капсулы. Еще в начале работы надо было выбирать, по какому пути идти – делать брикетированные травы или капсулы. Я тогда сказал, что для человека, который пьет натуральный кофе, растворимый будет вторым сортом. Травы натуральные одно, а в капсулах были экстракты растений, это тот же растворимый кофе. Меня это не привлекало. Но сейчас появились технологии, при которых травы измельчают настолько, что их без экстракции помещают в капсулы. Вот такие капсулы мы делаем и кроме нас на рынке подобной продукции нет.
К сожалению, наш фитоцентр единственный в стране. Не потому, что мы такие хорошие, просто недооценивается фитотерапия. Уже 150 лет фитотерапия нигде не преподается. Как только научились делать химпрепараты, фитотерапию тут же отбросили, вместо того, чтобы развивать ее параллельно с фармакотерапией, как делают, например, в Китае и Индии. Есть принципиальная разница: если препараты лечат, то травы регулируют. Это совсем разные методы.
– А как травы в вашей жизни участвуют? Может, вы по утрам или по вечерам стакан настойки выпиваете?
– Мы делаем препараты на все случаи жизни – почечные, печеночные, мастопатийные, от простатита… Организм воспринимает биологические комплексы и встраивает их куда сам считает нужным. Поэтому в «Алфите» за обедом какой препарат мне подвернется, тот я и выпью. Девчонки смеются: «Сергей Валерьевич, это мастопатийный сбор». Ну и что – это хороший набор трав.
– На месте Центрального парка был аптекарский огород, который развел еще Эрик Лаксман. Что-то могло уцелеть из того, что он посадил?
– Растения не могли остаться. Это не среда культивируемых растений, они там не выживут, выживут сорняки. Сорняки все выдавливают. Но возобновить можно.
– Вы только лекарственные травы знаете?
– Я знаю 50-100 растений, которые съедобны. В советское время везде печатали рецепт салата из одуванчиков. Я считаю, это такая антиреклама – он ведь очень горький. Есть способы вымачивать, но это того не стоит, это ерунда. Рядом растут растения совершенно не горькие, вкусные, вот дикорастущий салат. Весной – крапива растет, медуница растет – нейтральная на вкус, не портит никакой салат. А листья крапивы имеют огуречный вкус. Крапива, медуница, яйцо, соль – салат будет закачаешься, вкусный и полезный.
Организм человека – организм травоядного животного, а не хищника. Это в процессе эволюции человек вынужденно стал есть мясо, чтобы выжить. Я не призываю к вегетариантству, я и сам не вегетарианец, хотя и видел вегетарианцев, которые таким образом справлялись с проблемами. Врач должен знать чувство меры – кому сказать, что сказать, как сказать. Так и вегетарианство – в строгом виде я, может, в душе его и приветствую, но… Я всегда говорю: должно быть не так, что на тарелке котлета, и веточка петрушки. Должно быть: горка петрушки и полкотлеты. Это нормальное соотношение мясной и растительной пищи. Это здоровая пища. При возможности зелень – овощи, фрукты – надо в себя толкать.
Мы в «Алфите» сейчас освоили отруби как элемент здорового питания. В магазинах отрубной хлеб продают, но там пять процентов отрубей – это ни о чем. А мы отруби пшеничные, и видим, как работает желудочно-кишечный тракт, как ему хорошо от этого – как метла прометает желудочно-кишечный тракт, а это профилактика рака толстой кишки.
– Какая-то у нас уже пошла программа «Здоровье». А мы все же журнал о бизнесе. Ваше предприятие сейчас – это что?
– Изначально – это фитоцентр «Алфит». Потом при нем создали производственную базу – фармацевтический завод «Гален». Это и есть наше предприятие. Сотрудников, вместе с музеем, с врачами – не более 60 человек. Травы мы сами собираем. Сборщиков не привлекаем. Мы делаем не очень большие объемы, занимаем определенную нишу. В силу того, что я не коммерсант, не стратег, не тактик, мы занимаем определенную нишу и этим довольны.
– У вас есть бизнес-модель вашего предприятия? В таких терминах мы можем говорить о вашей работе?
– Если честно, я о бизнес-модели, стратегии продвижения на рынке и прочем думаю меньше всего. Я не хвалюсь, это укор себе. Я всегда говорил, что при таком отношении наше предприятие давно бы развалилось, если бы не идея, если бы не травы, которые нужны людям, если бы не профессионализм людей, которые на предприятии работают. Все эти годы нас выручала только востребованность и нужность того, что мы делаем.
Я стал задумываться о том, о чем вы говорите, только в прошлом году, после того, как проучился на губернаторских экономических курсах. Случайно про них узнал, записался, и для меня как откровение было, что надо все подсчитывать, учитывать, планировать. Конечно, у меня сотрудники многое делают. Но если голова – начальник – не соображает, то… А тут я понял, что можно работать оптимальнее, интереснее, и мы сейчас пытаемся это делать. Меня научили, что нужно заниматься маркетингом, отдел сбыта шевелить – первое, что я сделал, расширил отдел сбыта, а то два человека на всю страну работало.
Я не только сам пошел на эти курсы – я человек пять с предприятия отправил учиться. Хотя риск был – на курсах говорили, что те, кто их проходят, потом начинают создавать свои бизнесы. Я думаю – я так пять сотрудников потеряю! Но ничего, не убежали пока…
Эти курсы – очень хорошая идея. Это не лесть организаторам. Лучшие преподаватели АлтГУ нам читали лекции. Я там был самый старый – меня почти единственного преподаватели звали по имени-отчеству. А остальные – молодежь. Но образовалась своего рода «мафия»: хотя все разные, с разных мест, но друг другу помогают, создали сообщество в вацапе, сеть «курсантов» получилась, и мне это очень нравится. Японцы говорят: «Чем больше общение, тем шире дорога». Так и у нас.
Я после этих курсов провел реформы, преобразования. Считаю, это сыграло свою роль. И я убедился, что экономикой предприятия надо заниматься…
– Интересное открытие на 25-м году ведения бизнеса…
– Да. Как есть, так и есть.
– А есть бизнес-план или все как Бог на душу положит?
– В примитивном виде, но уже рассчитываем, что и как. Сейчас кризис, а мы в этом году сработали в чем-то даже лучше, чем в прошлые три-четыре года. Мы потихоньку эволюционируем.
– А если бы изначально был другой подход, вы могли бы сейчас занимать, например, нишу «Эвалара»?
– Трудно занимать нишу «Эвалара» – у них изначальная база была. И надо быть смелым человеком – брать кредиты и не бояться. А мы всегда жили так – чтобы спокойно спать. Меня на курсах научили, что без кредитов сильно не разовьешься. И я перестал бояться кредитов. Взяли маленький – оказывается, не смертельно.
– Когда я вам позвонил, вы долго отказывались от интервью, говорили, что вы не капиталист и вообще это слово не любите…
– Слово «капиталист» для меня чуждое. И сейчас смотришь «Свадьбу в Малиновке» – никогда не будешь болеть за белых – все равно за красных.
– Так там белые такие – пан атаман Грициан Таврический!
– Ну да. Но капитализм имеет для меня негативный оттенок. Я не соглашался на встречу потому, что я рожден в СССР. Капиталист – тот, кто имеет деньги и снова превращает их в деньги. А мы, я считаю, всю жизнь занимаемся своим делом: перерабатываем травы, назначаем их пациентам. Мы продолжаем медицинскую деятельность. Другое дело, раз травы никому не нужны и зарплату нам за это платить никто не собирался, то приходится идти на хозрасчет. Но всегда во главе было помогать людям. А если попутно удавалось еще заработать, то и слава Богу. Капиталист думает о прибыли. А наши проекты имеют разумные цены.
– Вы создали музей «Мир времени». Когда и как появилась эта идея?
– Еще раз: это цепь случайностей.
Я никогда не обращал внимания на старые вещи. И ничего не коллекционировал. Собирал только библиотеку по лекарственным растениям. Это было все мое отношение к старине. Но где-то в 2006-2007 году друзья повели меня на блошиный рынок в Москве на станции Измайловский парк. Вроде бы посмотреть книги. Но тут я обратил внимание, что есть занятные вещи. И я парочку купил. И в следующий раз парочку купил. А это затягивает.
Одна из этих вещей была английский дореволюционный звонок. Нажимаешь – он звенит. И у него снизу были коготочки. Я думал, что звонок – часть чего-то. Нашел дореволюционную коробку, «вонзил» коготочки в нее. Получилось красиво. Но лет через пять я в старом журнале нашел, что этот звонок совершенно самостоятельная вещь. Оказывается, его ставили внизу у двери. Если кто-то снаружи дверь открывал, она сдвигала звонок, он «цеплялся» за пол коготочками и звонил. Это такой «сторож». Я выдрал его из коробки и мы его самостоятельно показываем.
Сначала это было как баловство. Но потом Ирина Викторовна Верещагина сказала, что мечтает создать уголок Верещагина. Затем я познакомился с Героем Советского Союза Дмитрием Алексеевичем Бакуровым, он из моего района, я про него на уроках учил – у нас с района четыре Героя. А тут я его увидел живого в Новосибирске! Он кое-что нам передал. Появилось чувство ответственности. Мы считаем днем рождения музея 5 ноября 2008 года. Дмитрий Алексеевич подарил нам советские часы и мы на них табличку сделали с этой датой, это наш талисман.
Хорошо, что мы чистый лист, что у нас нет понятия о том, каким должен быть классический музей – мы ставили себя на место посетителя, как хотели, так и делали.
Музей получился разноплановый вдребезги. Нам говорят: «У всех есть концепция есть, а у вас черт те что». А мы говорим: «Так это и есть концепция!» Я недавно с музеологами ездил на Тайвань, и понял, что музеология наука молодая, они сами еще не знают, что делать. Хоть что делай – лишь бы нравилось людям. Большую часть экспонатов у нас можно потрогать руками. Таких музеев очень мало.
Писательница Елена Лаврентьева из Москвы в своей книге «Безделюшки», именно через «ю», описала много загадочных вещей и посетовала: «Жалко, нет музея, который увлекался бы этими безделюшками». Мы с ней связались, привезли ее, показали наш музей, она была потрясена. Три дня фотографировала наш музей, экспонаты, и теперь выпускает переиздание «Безделюшек», пополненное рассказами о наших экспонатах.
Кстати, она передала музею кружку с перегородкой. Знаете зачем? Чтобы усы не замочить. Делали еще ложки с перегородкой из этой же серии – но у нас пока нет. Есть съемные перегородки. Или ложечка извлекать мозг из костей трубчатых. Самые удивительные предметы выпускали когда-то…
– На бывшем здании почти на улице Пушкина уже довольно давно висит плакат с призывом жертвовать деньги на ремонт – туда переедет музей «Мир времени». Скоро вы туда переедете?
– Наш музей на улице Матросова, хоть и на отшибе, уже входит в десятку самых интересных мест Барнаула. Но туристов туда не возят. У нас там тесно – нам дай 2 тысячи квадратов, и мы тут же их заполним интереснейшими экспонатами. Надо было попадать в туристический кластер. Нам предлагали разные здания – одно за 50 миллионов, другое за 30 миллионов. Таких денег у меня нет. А потом появилось это здание, вдребезги разбитое, но за 7 миллионов. У меня в Академгородке была большая квартира, которую я собирался продать, часть потратить на оборудование, а на остальное купить маленькую квартирку. И тут подвернулось это здание. И эти семь миллионов, закрыв глаза, я за него отдал. Я зарыл эти деньги и это только начало. Там еще надо вкладывать и вкладывать…
Первый раз в жизни я прошу денег. Мы никогда не просили денег. Но мы строили подобное здание восемь лет. Обидно, имея готовый музей, еще восемь лет строить для него здание.
Фонд какое-то время был в замороженном состоянии, потому что мы не знали, как к этому зданию подступиться. Архитекторы голову ломали, как быть. Сейчас мы после двухлетних изысканий разобрались, что и как со зданием делать, и я буду обращаться ко всем – ребята, я не шучу надо нам хоть немного помочь.
Меня очень настораживают мои друзья – я думаю, они еще не понимают, что я действительно прошу денег, прошу помощи. И не надо больших сумм. Мы прикинули – 7 миллионов рублей это с каждого барнаульца по 10 рублей.
Деньги приносят пенсионеры. Остертаг Людмила Михайловна, создательница литературного музея в школе №27, сейчас на пенсии, звонит мне: «Сергей Валерьевич, вам гвозди нужны на стройку?»-«Конечно».-«У меня гвоздей нет, но я полторы тысячи вам приготовила». Слеза от такого пробивает.
Конечно, есть Виктор Адольфович Герман, руководитель Совета предпринимателей Ленинского района, председатель правления завода прецизионных изделий, он не раздумывая выделил серьезную сумму – 100 тысяч рублей. Член Совета предпринимателей Ленинского района Иван Андреевич Рейхсбах внес 50 тысяч рублей. «Мария-Ра» помогла. Общий знакомый привел меня к Александру Ракшину, рассказал про мое дело. Ракшин не слышал ни об «Алфите», ни о музее, говорит: «Такое тяжелое время, а вы музей какой-то придумали». Я говорю: «Ну, раз такое отношение – как с любого барнаульца с вас 10 рублей». Он постоял и говорит: «Ладно, пять километров со мной пройдешь? Выдержишь?» А он быстро ходит. Но я же волейболом занимаюсь… Прошли. 30 тысяч он выделил.
А в целом фондом мы на сегодня набрали около 350 тысяч – это на неделю работы. Поэтому на фонд я сильно не рассчитываю. Будем строить как получится. Мне очень нравится выражение Коко Шанель, я дословно его не помню, но примерно так: «Успеха часто достигает тот, кто не знает, что проект заведомо обречен на провал». И у нас так же. Получится, все равно все получится.
– При таких разносторонних интересах вы какой профессиональный праздник отмечаете – День предпринимателя, День медика?
– Я к праздникам отношусь никак, но сотрудники не дают забыть. День медика, 17 июня – святое. У нас в «Алфите» уже готовятся. А День предпринимателя – ни я, ни сотрудники не знаем, когда это.
– Позвоню и сообщу.
P.S. День российского предпринимательства – 26 мая. Установлен в 2007 году.
А завтраки наши летом происходят в ресторане “Парус”. Отличная кухня, свежий воздух, прекрасный вид на окрестности – что еще нужно, чтобы отдохнуть душой и телом от работы?!
Материалы по теме:
