Деньги правят миром. А банкиры правят деньгами. На Завтраке с «Капиталистом» – Андрей Макулов, банкир, много лет возглавлявший барнаульский «Фор-банк». Как одно опоздание на работу решило всю его судьбу? Есть ли в нем благоговение перед деньгами? В какие игры надо играть, чтобы стать банкиром? Новейшая экономическая история России ожила в нашей беседе, которая проходила как всегда за столиком гостеприимного ресторана «Волна»…
– Андрей, насколько знаю, ты из Новокузнецка.
– Да. Это город шахтеров, у меня отец шахтер. Это была престижная работа. Я после школы поступал на горного инженера в Новокузнецкий металлургический институт, сейчас Кузбасская индустриальная академия. Но я не поступил, не прошел по конкурсу – хотя закончил школу хорошо, имел средний балл аттестата 4,5. Но очень большой конкурс был на горный факультет. Поэтому отучился и стал инженером-конструктором со специализацей «автоматизация и робототехника»…
– То есть, ты продвинутый был?
– Да, мне понравилось дело конструкторское и когда мы приехали в Барнаул по распределению на завод механических прессов, где-то месяцев через семь-восемь я уже как ведущий конструктор вел разработку автоматизированной подачи заготовок. Это был промышленный робот.
Мы его сделали и поставили его на Днепропетровский электронный завод на Украине в Каховке, успели даже смонтировать. Я там почти два месяца был в командировке. Это был конец восьмидесятых-начало девяностых, время, когда все разваливалось – СССР, организованные поставки. Денег не было, все по бартеру. Мне дали задание – два раза в неделю я должен был приходить на завод и спрашивать, отгрузили ли они на мехпресса электродвигатели? Я два раза в неделю приходил в отдел сбыта, спрашивал: «Вы нам электродвигатели отправили?» Они мне: «Нет». Я шел на почту, звонил на завод, говорил, что двигатели не отправлены. Мне говорили: «Продолжай наблюдать!». Жил я хорошо – гостиница оплачена, номер люкс, рядом Днепр. Прекрасный парк, лето.
Потом я встретил товарища, он из Барнаула, там был у бабушки и собирался ехать в Москву, где был студентом историко-архивного института. Он говорит: «Поехали в Москву». Я говорю: «Так мне надо спрашивать, отправили электродвигатели или нет». Он: «По телефону будешь спрашивать». Я думаю: «Какое рацпредложение!» И мы поехали.
В Москве жили в студенческом общежитии. Интересно было. Например, три дня ходили на квартиру внучки Толстого, там шел ремонт, а мы переносили мебель. (Софья Андреевна Толстая-Есенина, последняя жена Сергея Есенина. – Прим. «Капиталиста»). Мы вчетвером несли чугунную ванну, в которой Есенин искупался, после чего сел на поезд, поехал в Ленинград и там в гостинице «Англетер» повесился. Нога от этой ванны до сих пор лежит у меня в гараже.
– Нога?!
– Да. Она отпала.
– И ты ее из Москвы припер?!
– Да. Нога в виде львиной лапы. Причем, эту ванну мы спустили вниз, но никуда не смогли погрузить, и она так и осталась тогда во дворе. Думаю, ее в конце концов продали на металл. Но нога осталась…
А потом двигатели отправили, я позвонил на завод, мне сказали возвращаться. И я полетел в Барнаул.
– Как-то мне не очень понятна финансовая сторона этого приключения. На какие деньги простой инженер вот так путешествует?
– У меня был оклад 125 рублей, за то, что я вел проект еще 25, я имел несколько рацпредложений, за которые тоже доплачивали – за какое 50, за какое 110 рублей. Жил в общежитии, а зарплаты хватало раз в неделю сводить девушку в ресторан. Это стоило тогда 9-11 рублей. И просто жить.
У меня была машина – еще из Новокузнецка, убитая «копейка». Я купил ее на деньги, заработанные в стройотряде «Голубая стрела».
– Это стройотряд проводников?
– Да. Мы ездили по всей стране, хорошо зарабатывали. Едешь в Ташкент – покупаешь дыни, черешню, фрукты. На Урале и в Сибири это продаешь. Ездили в Прибалтику – привозили оттуда кроссовки. Тогда это называлось «спекулировали».
Проводники зарабатывали обычно тем, что бодяжили чай, продавали одно и то же белье несколько раз, и торговали водкой. И «зайцев» возили. Я это не делал, а фруктами торговал.
В отряде было два-четыре парня и больше двадцати девушек. Все мужские обязанности, которые могли возникнуть в поезде за время десятидневной поездки, лежали на этих парнях.
– А какие обязанности? Кого-нибудь усмирить?
– Усмирить – это редко. Я не помню каких-то конфликтов. Бывало, кто-то напьется, но как правило его утихомиривали свои же, мы ни разу не вызывали милицию. Атмосфера как правило была хорошая.
Часто ломался титан. Вот у нас сломался титан, задымил, в вагоне паника. А мы же инженера. Я залез в этот титан, посмотрел, а там просто заслонка от времени сточилась и падает. А если она падает, то дым идет не туда, куда надо. Берешь длинную проволоку и эту заслонку ставишь на место – минутное дело. Мы у себя это сделали. Потом это случилось у девушек в соседнем вагоне, они прибежали: «У нас пожар, помогите, вы знаете, что делать». Мы говорим: «Ой, девчонки! Вопрос тяжелый! Работы много! Давайте вы у нас в вагоне поприбираетесь три дня, а мы вам наладим!». И вот они три дня у нас убирают, мы радуемся жизни. Потом сами убираем день, два и тут включился мозг… Пошли в соседний вагон и уже сами уронили заслонку…
– Что за люди ехали в твоем поезде?
– В разные направления ехали разные люди. Поезд «Новокузнецк-Красноярск» – там просто все безбожно пили. Он ехал ночь и день – всю ночь народ пил. Наверное, это были вахтовики. На юга ездили семьями, полные вагоны детей. В то время простой рабочий мог себе позволить повезти летом на море семью. Анапа, Геленджик. Поезд трогается, все, как положено, достают курицу, начинают ее есть, угощать проводников…
– Душевный был народ в поезде?
– Да, однозначно.
– Как и когда ты пошел по комсомольской линии?
– Случайно. Абсолютно случайно. Это был где-то 1991 год. Я работал на заводе. И в очередной раз мы проспали на работу. А у нас, если проспал второй раз, то лишали премии. А это был именно второй раз. Премия должна была накрыться.
Пошли в комитет комсомола, говорим секретарю: «Вова проспали, премия накрылась, помоги!» А он заявляет: «Я ваш спаситель!» Оказалось, крайком партии и крайком ВЛКСМ проводили занятия Таллиннской школы менеджеров Владимира Тарасова по программе «Кадры реформ». Он говорит: «Езжайте туда, а я вам дам справку, что вы там были и вас премии не лишат». Мы за премию готовы были хоть куда.
– То есть, ты проспал и твоя судьба фактически определилась?
– Да.
– А премия, которую вы так спасали, сколько была?
– Рублей тридцать, наверное. Три раза с девушкой сходить в ресторан…
В общем, приехали мы в эту школу. Там много народу – около трехсот участников. Начали участвовать. Отобрали во второй этап человек тридцать, и меня в том числе. Товарищи мои не прошли, но справку-то получили. А я еще и прошел.
На второй этап нас вывезли уже в за город, и я снова вошел в призеры. Да еще оказался самый молодой из участников. Дали нам сертификаты, я пришел на завод, продолжаем работать.
Мы, молодые конструктора, придумали тогда шнековый пресс для производства кирпичей, и хотели создать кооператив. Обратились к директору завода, он с пониманием отнесся, разрешил, и мы после работы этим занимались. И тут мне звонят из Железнодорожного райкома ВЛКСМ, предлагают идти к ним на работу. Я отказался – мне и на заводе интересно было.
Дней через десять звонит из горкома ВЛКСМ начальник отдела НТТМ (научно-технического творчества молодежи): «Приезжай поговорить». Я приезжаю. Со мной разговаривал Борис Александрович Трофимов, тогда первый секретарь горкома ВЛКСМ. Он мне рассказал, что есть такое понятие – комсомольско-молодежные коллективы, надо между ними соревнования устраивать за показатели. Я слушаю, думаю – ерунда. И тут он говорит, что есть еще одно направление: хозяйственная деятельность комсомола. Согласно постановлению Совмина комсомол может заниматься организацией кооперативов, Молодежных центров, центров НТТМ – все, что связано с деятельностью с целью получения прибыли. В то время это звучало почти как преступление. И вот это он мне предложил организовать. Тайная цель была в том, что комсомолу не хватало денег на жизнь. Горкому надо было заработать около 120 тысяч в год на себя.
Мне эта идея показалась интересной. Тем более, чем-то подобным мы уже занимались на заводе, когда пытались организовать кооператив. И возникала куча проблем, начиная от методологических – как это сделать, как определять себестоимость, как считать заработную плату, где какие товары брать, как счет в банке открыть – это все была проблема. И тут мне говорят – давай этим заниматься. Я согласился.
Никаких методичек не было, все создавалось эмпирическим путем, методом тыка. У меня была две книжки, которые я взял за основу: Постановление Совмина 1932 года об организации кооперативов в РСФСР (Постановление Совнаркома РСФСР от 7 апреля 1932 г. N 347 «О плане развития торговой деятельности промкооперации на 1932 год» – Прим. «Капиталист»), и «Как работают японские предприятия». Она у меня до сих пор есть, вся подчеркнутая. Там на примере корпорации «Тойота» рассказывалось, как организована система взаимодействия между подразделениями «Тойоты». По сути, нет такого одного предприятия «Тойота» – это огромное число часто независимых друг от друга юридических лиц, объединенных под брендом. И вот с этими двумя книжками я начал работать. Писал уставы кооперативов. А определили меня инструктором отдела НТТМ.
– Когда умер Николай Николаев (создатель “Зернобанка”. – Прим. “Капиталиста”), ты рассказывал, что познакомился с ним на комсомольском субботнике…
– Взаимоотношения в комсомоле были во многом дружеские. Я отработал недели две-три, и объявили субботник – убирали мусор из здания, которое теперь Дом интернационалиста на площади Ветеранов. Я как всегда опоздал. Все уже работают. Стоит какой-то парень, смотрит по сторонам. И я тоже стою, смотрю по сторонам. Он спрашивает: «Слушай, у тебя лопата есть?» Я говорю: «Нет, все разобрали». И тогда мы взяли носилки. Он впереди, я сзади. И при спуске в подвал я его этими носилками раз под зад! Он: «Ой!» Я: «Извини». Вот так несколько раз. Отработали, а потом мне говорят: «Познакомился с парнем?» Я говорю: «Да, Коля его зовут». –«Вообще-то, он второй секретарь крайкома комсомола». Это в то время была очень большая должность.
– Кооператив, который ты начал создавать при райкоме, дал какой-то финансовый результат?
– Да. Мы заработали в первый год вместо 120 тысяч 180. Перекрыли все планы.
– А что выпускали?
– Мы не выпускали. Задача была организационная. Оказание методологической помощи.
– Говоря нынешним языком, консалтинг?
– Да. Инициативы было очень много. Молодежь приходила толпами. Говорили: «Мы хотим делать то-то и то-то». Мы проводили конкурсы в Центре НТТМ. У заводов оставалось много денег на НИОКР (научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки). Их в конце года списывали. Потому что было фондирование – из фонда на НИОКР можешь использовать деньги, а на заработную плату не можешь. И вот масса денег есть на заводе, а заработную плату инженеры получают в 120 рублей. Но когда появились центры НТТМ, их работу стало возможно оплачивать за счет этого фонда НИОКР.
В барнаульском Центре НТТМ собралась сильная команда инженеров, которая придумывала решение разных проблем. От простейших – как использовать отработанные покрышки, которые сдавали на Шинный завод, их использовали для берегоукрепления Оби. Вот от таких задач до промышленных роботов.
На заводе мехпрессов организовали кооператив: изготовили штампы для заводских прессов и стали делать из пластика ведра, грабли и прочую продукцию, которой тогда просто не было. Это был такой дефицит! Кооперативы делали спортивные снаряды – тренажеры и т.п. Многие переродились потом в предприятия и до сих пор работают.
– А за что люди вам платили? В каком месте вы зарабатывали?
– Горком был одним из учредителей. Он был собственником кооперативов. Или учреждал совместно с каким-то заводом или другим госпредприятием «малое молодежное предприятие», как это тогда называлось. И получал то, что сейчас называется дивиденды.
Из этого и возникла идея банка. Появилось довольно много малых предприятий, и у всех одна проблема – начальный капитал. Где-то руководство предприятия шло навстречу и полулегальным методом из, как тогда называлось, «сэкономленного материала» разрешали что-то делать. Но все это было неустойчиво. Было понятно, что надо где-то брать деньги. Но попасть в Госбанк молодежному предприятию, даже под крылом горкома ВЛКСМ, было невозможно, там тоже было фондирование. И вдобавок старые работники, которые вообще не понимали, кто и зачем к ним пришел. Вот на этом фоне возникла идея организации банка.
– То есть, у тебя было экономическое мышление? А откуда?
– От безысходности. Реформы начинаются тогда, когда заканчиваются деньги. Это не только в экономике и политике, но и в голове. Когда кончаются деньги, в голове начинаются реформы, начинаешь думать: «А что же делать? Как заработать?» И придумываешь. Думал не я один.
– Идея банка сложилась еще при живом комсомоле?
– Да. Я поделился этой идеей с Трофимовым, он поддержал, и за несколько дней даже нашел человека, чтобы возглавить банк. У меня не было экономического образования, и Трофимов нашел человека, который имел нужное образование, был комсомольцем и был готов уйти с должности начальника ревизионного управления в Госбанке, чтобы кинуться в непонятное новое дело. Это Яков Иванович Кливер. Он сейчас в Германии.
Мы начали готовить теоретическую базу, писать устав, положение, экономическое обоснование, искать клиентуру. А Трофимов на удивление быстро решил все оргвопросы. Без него ничего бы не вышло. Мне с ним нравилось работать. Он не вмешивался в работу, контроль по результату, считалось, если ты к нему не обращаешься, значит, у тебя все нормально. Все, что надо, он согласовал – в горисполкоме, в горкоме, помещение нам нашел. А всю экономическую сторону и подбор людей – это мы с Кливером.
– Это уже был «Фор-банк»?
– Нет, это был «Финист-банк», учрежденный ЦК ВЛКСМ. Мы с Кливером поехали в ЦК ВЛКСМ. Этому банку как раз исполнился год и мы попали на празднование. И у меня даже есть фотографии с этого банкета, я недавно стал их разглядывать и увидел, что среди людей с одной стороны стоит Ходорковский, руководивший в то время центром НТТМ, а невдалеке предприниматель, занимавшийся машинами, по фамилии Березовский…
– Ого!
– У меня много таких. Есть фото, где мы с МакКейном шашлыки жарим. Это кандидат в президенты США, сенатор, один из «ястребов» в Конгрессе США. Мы ездили по программе открытый мир в США, и МакКейн и председатель бюджетного комитета США Молохан, человек, который распределяет 75 процентов денег мира делит, были принимающая сторона.
– Вот вы создали на Алтае «Финист-банк», и что?
– Начали работать, бурно развивались. В горкоме ВЛКСМ у нас был один кабинет – весь банк там сидел. Яков Кливер директор филиала, я заместитель. Параллельно я стал учиться в финансово-экономическом институте, окончил его.
– Где-то в этой хронике должен быть путч, после которого комсомола не стало… Вот вы 22 августа 1991 года приходите – а комсомола нет.
– Знаешь, я почему-то эти события помню плохо. Политикой заняты не были, потому что сильно были заняты экономикой. Работали по 12 часов в день, просто из интереса. Это было как игра. Я в детстве играл в «Монополию»…
– У тебя в детстве была игра «Монополия»? Откуда?
– Была. Когда мы учились в школе, она была у нас популярна.
– Откуда?! Ее же в магазине тогда явно не продавали…
– Конечно не продавали. Мы рисовали ее сами. Кто-то привез, по-моему, из «Артека». Параллельный класс был спортивный и они ездили в «Артек», вот оттуда тлетворное влияние Запада в виде игры «Монополия» к нам проникло. Мы играли целыми днями. Так затягивает… Покупаешь акции, копишь деньги, вкладываешь, прогораешь. Что-то пытались читать из-за этого. Я, школьник, читал экономиста Игоря Бунина, например, чтобы понять, как деньги делать.
А банк – как «Монополия», только в жизни. Принцип тот же, только деньги настоящие.
Получилась уникальная ситуация, из-за которой я сам себе завидую: я занимаюсь делом, которое мне нравится, и оно мне приносит деньги!
Потом, когда начал рушиться комсомол, начал рушиться и «Финист-банк», потому что учредителем его был ЦК ВЛКСМ. Но мы в это время уже имели известность в Барнауле, и наш клиент Владимир Иванович Остроумов предложил мне: «Андрей, мы год назад организовали банк – «Фор-банк», но он сейчас в кризисе, у него отзывают лицензию. Можешь его возглавить?». Я пошел в ЦБ, спросил, что за банк, они рассказали, что собираются отозвать у него лицензию. Я сказал, что мне предложили там поработать. Они: «Попробуй. Вдруг получится. Если получится, то всем хорошо – и у банка лицензию не отзовут, и на крае не будет такого нехорошего события». И все. И я пошел на работу в «Фор-банк». Это был 1993 год.
– То есть, ты не являешься создателем «Фор-банка»?
– Нет. Ему был уже год, когда я туда пришел. Я являюсь одним из создателей «Сибсоцбанка» – я им устав писал. Я попросил этот устав у руководителя подобного банка из Нижнего Новгорода, немного переделал для Барнаула. А фамилия руководителя нижегородского банка Кириенко, он потом был премьер-министром России. Вот я у него устав списал…
– А почему не пошел работать в «Сибсоцбанк»?
– Это банк с государственным участием, а я уже поработал в частной структуре, и решил пойти в «Фор-банк».
– С чего ты начал выправлять ситуацию?
– Я принял на работу людей. Когда я туда пришел, там работало два человека. На промышленном предприятии много значит то, какое оборудование ты имеешь. А в банке огромное значение имеют люди, потому что основной капитал – это человеческие знания и умения. Поэтому начал с набора сотрудников. Основа была из «Финист-банка». И клиенты оттуда перешли на обслуживание в «Фор-банк».
– Ты возглавил «Фор-банк» в 1993 году, прошло уже 23 года. Какие проблемы были?
– В разное время разные. Такого, чтобы не было проблем, не было. Иногда банковской деятельностью я занимался 30 процентов времени, а 70 процентов уходило на то, чтобы отбиться от наездов.
– У тебя был пистолет?
– У меня был пистолет. Но не из-за того, что я работал в банке, а из-за того, что я приехал из Новокузнецка. Когда я приехал в Барнаул, я привез с собой пистолет.
В Новокузнецке у всех было оружие. Там есть металлургический комбинат, куда привозили на переплавку оружие – старые автоматы, винтовки, пистолеты. На этом этапе учета никакого и вытащить 20 автоматов никакого труда не составляло. С восьмого-девятого класса у любого более-менее нормального пацана был или обрез, или переделенный пистолет. Я помню, как мы сидим с друзьями, и прикидываем, как пилить ствол на винтовке, чтобы обрез вошел в рукав моего тулупа. И товарищ говорит: «Пили дальше, ты же еще вырастешь, и на следующий год тебе будет как раз». Я думаю: «Ну да!» И пилкой по металлу отрезал.
– Такой «обрез на вырост»!
– Да! Там все так жили, и я думал, что нет другой жизни. Когда я приехал в Барнаул, мы в первый раз пошли в ресторан «Барнаул». А я в ресторан всегда ходил с молотком. Молоток – удобная вещь: спускаешь его рукояткой в рукав, а головкой цепляешь за пройму. У нас все с чем-то ходили – кто с молотком, кто с кастетом, кто с заточкой, она называлась пика. Это был такой образ жизни. И мы думали, что так все везде живут. Приехали в Барнаул, нас было пятеро, четверо пошли в ресторан, пригласили девушек, потанцевали, отвели их на место. Смотрим – никто нас не бьет… Думаем: «Наверное, на выходе будут бить». Решили выходить вместе. Вышли – никого. Проводили девушек кто куда, вернулись в общагу – все живые, здоровые. И во второй раз то же самое. Я приехал в Новокузнецк, рассказываю: «Четыре раза сходили в ресторан, ни разу не подрались, вспомнить нечего! Если так пойдет, я, наверное, скоро будут в ресторан без молотка ходить». И ребята мне говорят: «Ну, ты ври, но знай меру, чтобы в ресторан без молотка – это ты вообще загнул!»
Барнаул после Новокузнецка был тихой гаванью. Новокузнецк был бандитский. Там было много денег. Электрички за колбасой и тушенкой ездили туда. В девяностые предприятиям разрешили торговать за валюту. Получилось, что в городе много денег и оружия. А отношение к человеческой жизни было такое… Шахтеры много погибали. У меня погиб двоюродный брат, с которым мы были как родные. В каждой семье кто-то погиб. В подъезде был кто-то, кого ты знал, но он погиб на шахте. Поэтому отношение к жизни там было – сегодня ты живой, а завтра мертвый. В 90-е в Барнаул приехали мои друзья, они начали работать с сельским хозяйством: весной дали фермеру денег, чтобы он посадил, вырастил и деньги с процентами отдал. И вот время рассчитываться, они приезжают, а он им говорит – неурожай, не выросло ничего. А у самого во дворе «Нива» новая, трактор новый. Они ему говорят: «Мы тебя завалим». А он только смеется. Они мне говорят: «И мы понимаем, что он не верит, что мы его завалим, он не может это понять. Никто не верит, что можно просто взять и пристрелить».
У меня были друзья, с которыми я учился, братья Гнездич. А потом они организовали банду, самую беспредельную. У них был даже лагерь подготовки. Они специализировались на убийствах лидеров других бандитских группировок. (Речь идет о банде Лабоцкого, т.н. «Новокузнецкой ОПГ», созданной в начале 90-х в Новокузнецке, а затем «работавшей» в Москве. Когда в 1995 году банду взяли, ее членам было предъявлено обвинение в 27 убийствах и девяти покушениях на убийство. Сергей Гнездич, один из лидеров ОПГ, был убит своими же при «переделе власти». – Прим. «Капиталиста»).
То время всех разделило. Если ты более-менее активный парень, ты мог идти или спорт, или в бандиты, и часто это смешивалось.
– А тебя что спасло?
– Во-первых, то, что я уехал. А во-вторых, я занимался кикбоксингом, и мне попался хороший тренер. Он нас так выматывал… Я приходил с тренировки и падал, и не было сил встать. А вечером во двор выходил и узнавал, что половину моих друзей увезли в милицию за участие в массовой драке. А я не участвовал просто потому, что не вышел потому, что был на тренировке.
– Роль спорта в жизни…
– Да. У пацанов с 13 до 18 лет ума вообще нет, их надо силой занимать, выматывать в спорте, на тренировках, чтобы не было времени на фигню. Мальчик должен заниматься спортом и уставать. И роль тренера очень велика. Тренера слушаешь больше, чем отца. Занятия спортом очень важны для пацанов в этот период.
– И вот к тебе со всем этим твоим бэкграундом приходят местные бандиты. И что?
– Попытки местных типа бандитов наехать мне показались очень смешными после Новокузнецка.
– У тебя была охрана?
– Нет. В Новокузнецке я своими глазами видел случаи, когда охрана не помогла. Чтобы остаться живым, надо не допускать ситуаций, за которые тебя хотели бы убить. Главное профилактика. Не надо вести себя так, чтобы тебя захотели убить. Либо не делать «косяки», либо выстраивать так, что, если тебя убьют, тому, кто это сделал, будет еще хуже.
Основная проблема была с правоохранительными органами. На нас наезжали все правоохранительные органы: прокуратура, налоговая, ФСБ, финансовая полиция. Подразделения милиции разные. Практически все вымогали деньги. Кто-то впрямую: «Платите нам столько-то в месяц». Кто-то косвенно: «Дайте вот тому человеку кредит на предприятие, но он вернуть не сможет, но надо ему помочь». Все сопровождалось либо угрозами, либо обысками, либо маски-шоу. Тогда законодательство отстраивалось, действовали и российские законы, и советские, и местные. Что бы ты ни сделал, обязательно нарушишь закон. Положения финансовой полиции противоречили положениям налоговой инспекции, ты обязательно что-то нарушишь.
Вот на разборки либо на контрмеры по всем этим поводам 70 процентов времени уходило. Постепенно это стало сходить на нет, и однажды настало время, когда это прекратилось.
Но теперь есть регулятор – Центральный банк, требования которого ужесточаются. С точки зрения предпринимательства работать стало трудней. В банковском деле предпринимательства не осталось, потому что все зарегулировано. Про все написаны инструкции, положения.
Еще есть экономические кризисы. Хотя нам всегда удавалось их избегать. Я всегда придерживался позиции: надо иметь запас. Завтра может быть гораздо хуже, чем сегодня. Мы внутри банка спорили, но я стоял на своем. Да, из-за этого у нас не было резких рывков вперед. Мы не росли в пять или шесть раз. Банк в среднем рос на 20 процентов в год. По западным меркам это очень хорошо. По российским меркам 90-х годов – это мало. Мы не ставили рекордов, но у нас всегда был запас.
– Подушка безопасности?
– Да. Поэтому наши работники даже не замечали кризисы. В 2008 году рухнуло много банков, а мы не снижали зарплату. Мы все кризисы проходили без потрясений. Хотя, если по всей банковской системе идет отток вкладов, он и у нас такой же. Просто мы готовы к экономической ситуации. То же с валютным кризисом.
– А к дефолту вы были готовы?
– Когда все стали покупать государственные бумаги (ГКО) под большой процент, это был легкий заработок, и мы сначала в этом немного поучаствовали, но быстро поняли, что это пирамида и она грохнется. Мы вышли из ГКО. Если деньги возникают из ниоткуда, значит, это рухнет. Ты играешь в рулетку. А, работая в банке, ты не можешь играть в рулетку, потому что это чужие деньги.
– Каких еще правил ты придерживаешься в работе в банке?
– Если ты взял валюту, поменял на рубли и раздал кредиты, то ты рискуешь. Ты же не можешь влиять на курс. Ты можешь его только угадать. Или нет. Это опять рулетка.
Если мы принимали вклады в рублях, то мы и кредиты выдавали в рублях. А валюту мы не брали. Поэтому у нас не было сверхприбылей, но не было и больших потерь.
– «Фор-банк» несколько лет назад стал партнером московского банка?
– Нет.
– А как?
– Я старался заранее подготовиться к проблемам, чем потом решать их в авральном порядке. И на каком-то этапе, анализируя экономический процесс, я понял, что время маленьких банков кануло в Лету. Не только в крае и России, но в мировом масштабе. Небольшие частные швейцарские, которые просуществовали 200-300 лет, объединяются, потому что изменились технологии, они стали массовыми. Мы не можем выпасть из мирового процесса. Везде действую одинаковые законы. Где-то они начинают действовать раньше, где-то позже. «Фор-банк» – маленький банк. У него было два пути. Один – героический труд и экономия на всем. Это только отсрочит неизбежное. Второй путь – укрупняться: или сливаться с другими банками или привлекать новых акционеров. Я пытался в рамках края и Кемеровской области договориться о слиянии, но не нашел поддержки. В том числе и с «Зернобанком» три-четыре года назад разговаривал. Но мне все отвечали, что им пока и так хорошо.
В то же время у меня были знакомые – профессиональные банкиры, которые создавали «Россельхозбанк» с нуля. И эти люди предложили мне: давай мы войдем акционерами в банк, но с новой концепцией развития банка. Около года мы разговаривали на эту тему, но в итоге интересы соединились и мы нашли вариант. Вошли новые акционеры, капитал банка был значительно увеличен и продолжает увеличиваться. И мы развиваем концепцию, ради которой все и затевалось.
Отдельный плюс – переход в новое качество позволил банку не решать те проблемы, которые возникли перед тем же «Зернобанком». Перед нами эти проблемы не возникли. У «Зернобанка» была проблема ликвидности, а у нас ее не было в том числе и благодаря вхождению новых акционеров.
– Не было желания уйти из банковского дела? Ведь очень мало зависит от тебя – есть Центробанк, есть курс валют, есть макроэкономические, микроэкономические решения, которые давят на систему в целом и на банк в отдельности…
– Я и ушел. Через 22 года такое желание возникло. Я хотел вообще уйти из банковской деятельности.
Мне интересно было работать. Но последние три-четыре года интерес пропал. Во-первых, уже все знаешь. Ничего нового нет. Чтобы принять решение, на которое уходило раньше три часа, день, сейчас тебе надо пять минут. Это хорошо. Но это скучно.
– Алгоритмы одни и те же?
– Да. В банковском деле действуют одни и те же законы. Как в физике. Во-вторых, выросли люди, которые делают это не хуже меня, а может и лучше.
У меня есть еще бизнес-интересы помимо банка и я думал сосредоточиться на них. Но когда пришли акционеры и предложили новую идею развития банка, я остался на посту председателя правления.
Новая концепция развития «Фор-банка» мне интересна.
– В чем она заключается?
– На базе «Фор-банка» мы хотим создать банк первого уровня, который работал бы для микрофинансовых организаций и потребительских и кредитных кооперативов.
Кооперация – это наше славное прошлое. Это русская идея, русский дух. Это идет еще от крестьянской общины. У них были общие земли, которые они обрабатывали вскладчину: вскладчину покупали лошадей, вскладчину их кормили, сообща обрабатывал поле. Из этого родилась кооперация, которую не удалось уничтожить никому: ни Столыпину, ни Ленину, ни Советской власти. Люди объединялись, что-то покупали вскладчину. Даже в СССР были кооперативные магазины и рынки, в которых было продукции побольше. А начиналось все с кредитных кооперативов.
Сейчас в стране есть несколько тысяч кредитных кооперативов. Часть из них жульнические. Но огромное количество – хорошие реальные кооперативы. Они возникают сами по себе в разных отдаленных уголках, в медвежьих углах. Люди помогают друг другу. Миллиарды рублей накоплены в этих структурах.
Следующий шаг от кредитного кооператива – потребительский кооператив. Крестьянин взял денег в кооперативе, купил корову. И второй, и третий купил корову. Появилось стадо. Создался излишек молока. Они взяли в этом же кооперативе денег и купили охладитель молока, общий на всю деревню. А если они купят молоковоз, а если скинутся и откроют рынок или хотя бы точку на рынке, потом сами построят рынок – вот это уже и есть система кооперации.
«Райффайзенбанк» – его создал Фридрих Райффайзен, увидев русские общины, по принципу кассы взаимопомощи. В Канаде масса организаций работают по этому же принципу.
Сейчас в России люди самоорганизуются на основе кооперации. Создается масса небольших организаций со здоровым началом.
В Чувашии кооперативы работают по скоринг-система: если в домохозяйстве корова есть – вот тебе 50 тысяч рублей. Они понимают, что если у человека есть корова, то это лучший поручитель. Человек не запьет, он вернет эти деньги. 50 тысяч – цена кормов на зиму. И невозврат – меньше полпроцента. Это деревня, люди друг друга знают. В этом кругу ты можешь не вернуть деньги только один раз.
Когда мы начинали хозяйственную деятельность, я сталкивался с проблемой – не знаешь, как. Хочешь, но не знаешь. И кооперативы столкнулись с этим же. В нашем банке разработана и разрабатывается методология, софт – программа как вести учет бухгалтерский, аналитический. В деревне люди это не освоят.
– То есть, вы хотите все систематизировать, чтобы каждому не надо было делать свои открытия?
– Правильно.
В России кооперация встает на ноги. Это гигантская масса людей. Государство решило эту сферу регулировать, и наложило на нее законы, которые действуют в банковской системе. В результате к самому маленькому кооперативчику, в котором десять человек и половина из них родственники, требования предъявляются, как к Сбербанку со всей его механизацией, докторами наук и иностранными консультантами.
Такой пример: все операции любого кооператива подпадают под определение сомнительных операций, потому что закону, если юридическое лицо дает наличные деньги физическому лицу, это сомнительная операция, которая требует особой проверки, про которую написана целая процедура. Чтобы кооперативу из 20 человек выполнить эту процедуру, ему нужно иметь шесть человек штата. 20 человек членов кооператива, еще шесть человек на постоянной основе должны там работать, чтобы кооператив мог существовать. Государство может сейчас на корню задушить кооперацию. Но не регулировать нельзя. Потому что есть и мошенники, и отмывание денег.
Как поступили в других странах? Были созданы банки первого и второго уровня. И ЦБ проверял не тысячу мелких кооперативов, а банк, который работает с этой тысячей мелких кооперативов. Эти кооперативы работают по софту, программам и методологиям этого банка, которые ЦБ признал законными. В результате кооперативу не надо содержать дополнительных людей.
В России такого банка нет. Долбят каждый кооператив. Люди начинают работать «в черную».
Мы хотим стать таким банком. Идея «Фор-банка» – создать в России банк, который будет работать с такими кооперативами: микрофинансовыми организациями, кредитными кооперативами, а потом потребительскими кооперативами и обществами. При ЦБ создана инициативная группа, в которую входит представитель нашего банка. Наши представители выступали на съездах кредитных кооперативов. Вот эта идея мне нравится. Что может быть нового в банковской деятельности – ну, вот это.
– Как банкир с опытом, скажи, нынешняя политика Центробанка на безжалостный отзыв лицензий – это правильно?
– Начинание хорошее. Но надо придерживаться разумной середины. Сейчас, как мне кажется, требования регулятора завышены. ЦБ, банкротя массово банки, возможно, недопонимает, что все это создает большие проблемы для клиентов из малого и среднего бизнеса. Ситуация в экономике и так не очень хорошая, и когда закрывается банк, в котором обслуживалось предприятие, издержки не только материальные, но и моральные. Люди устали ждать подъема. Люди начинают уставать от регулярно возникающих проблем. Возникает моральная усталость, человек в какой-то момент говорит себе: «Да пошло все… Пусть все идет как идет». Это самое плохое, когда изменения начинаются не в карманах, а в мозгах. И как назад повернуть, чтобы все захотели работать, производить?
– Ну да, тот комсомольский задор, с которым вы все создавали НТТМ, кооперативы, это же невосстановимая вещь.
– Согласен. Из-за этого у меня есть жалость неиспользованного шанса. Задор был у всей страны. Но руководство страны не смогло возглавить этот подъем, направить его в экономическое русло. Все звали на баррикады. На эту тему интересен Китай, где порыв масс сумели использовать в экономике. У нас ведь изначально ситуация была намного лучше китайской. Советская промышленность на порядки выше китайской. А результат? Это упущенный шанс. И сейчас – были периоды подъема во время высоких цен на нефть, но и это время упустили для изменений в экономике.
Банкиры сейчас наблюдают интересный факт. Когда шел экономический подъем, у предприятий не было остатков на счетах, все деньги расходовались как инвестиции – новые цеха, оборудование, даже начали учить людей за счет предприятий. Предприятия брали кредиты.
А сейчас остатки на счетах предприятий растут. А инвестиций нет. Раньше в кредиты влезали, лишь был что-то строить, а сейчас есть свои свободные деньги, но их не расходуют. Потому что неуверенность в будущем. Руководитель думает – надо ли мне это?
И нет притока инвестиций из-за рубежа. Раньше значительная часть инвестиций из-за рубежа – это на самом деле были российские деньги, проведенные через оффшоры. Предполагалось, что зарубежная юрисдикция поможет сохранить инвестиции в России. Предприниматели выводили деньги в оффшоры и уже от имени иностранных компаний вкладывали в Россию.
– А у нас рапортовали – «Растет поток иностранных инвестиций в экономику России»…
– Да. Сейчас уже и эта схема себя не оправдывает. Даже в Барнауле есть предприниматели, которые имели сбережения на Кипре и инвестировали через Кипр, но теперь они потеряли эти сбережения. Этот источник денег в виде иностранных инвестиций прекратился. Инвестировать через оффшоры на сегодня невозможно.
Деньги у предприятий есть, а инвестиций нет. Это говорит о том, что руководители перестали верить в слова. Они верили долгое время, но сейчас люди ждут не слов, а действий. Действия – это законы. Должны быть хорошие законы. Сейчас слово правительству, чтобы сделать такое законодательство, на основе которого люди начали бы инвестировать.
– Я все же думаю, что основная проблема в человеке в мантии, который будет применять законодательство…
– И в нем тоже. Но если закон допускает три или пять видов толкования, если санкция по статье за злоупотребление – или 15 лет, или штраф, то мы имеем то, что имеем.
– У тебя как у банкира есть философия денег?
– Что ты имеешь в виду?
– Для тебя деньги – рабочий инструмент. Может, ты раз в месяц заходишь в хранилище, где лежат миллиарды, и заряжаешься энергией?
– Нет, у меня такого нет. У меня отношение к деньгам очень спокойное. Я сам потребляю очень мало. Дворца у меня нет. Зачем? Ходить по пустым комнатам? Нет смысла. Мои интересы не требуют много денег. Мне интересен процесс. Не то чтобы процесс зарабатывания. А процесс постижения. Анализ, предугадывание – вот что интересно. А благоговения перед деньгами у меня нет.
Я с четвертого класса жил с бабушкой. Мама работала врачом в поселке недалеко от Новокузнецка. Класса с пятого она давала мне на год крупную сумму – например, 700 рублей. Это были гигантские деньги. Я помню, вышел во двор, говорю: «Мама дала 700 рублей». Товарищ говорит: «Дай подержать». Он взял и такое восхищение у него было в глазах!
Мама говорила: «Это тебе деньги на год. Ты можешь купить на них себе джинсы, либо мопед – я очень хотел – но имей в виду, что тебе к зиме нужна шапка и обуви у тебя нет, и пальто уже старое. Ты сам прикидывай, на что ты будешь тратить».
В восьмом классе я все же купил себе за 260 рублей мопед «Рига-16», и джинсы «Монтана» за 210 рублей на барахолке и всю осень был очень крут. И ползимы еще был крут. А потом на моих ботах оторвалась подошва. Я пришел к маме: «Ходить не в чем». А она сказала: «Я же тебе говорила». И денег больше не дала. Я два месяца пытался приклеить эту подошву, привязать веревочкой. Даже проволокой приматывал. И вот так до весны ходил.
У меня нет благоговения, когда я захожу в банковское хранилище и вижу там мешки с деньгами.
Когда-то давно у нас обслуживалось предприятие “Хартек”.
– Это первая финансовая пирамида в Барнауле, раньше МММ…
– Да. Мы должны были проверять кассовую дисциплину. Я звоню этому Дмитрию Ооловичу Хертеку, говорю: «Надо у вас кассовую дисциплину проверить». Он так хмыкнул в трубку и сказал: «Интересно, как вы это будете делать?». Я говорю: «Ну, как? Приедем, кассу пересчитаем». Он опять хмыкнул и сказал: «Ну, приезжайте, посмотрю». Он сказал, где у него касса. Это была трехкомнатная квартира в пятиэтажке. Звоним в звонок, открывает дверь какая-то женщина. Трехкомнатная квартира, мебели никакой, одна табуретка. Все комнаты завалены деньгами, которые лежали просто на полу слоем сантиметров в десять! И сидят три женщины, и сортируют по кучкам – десятки в одну кучу, четвертные в другую. Звонок, заходит мужик, у него авоська, просто авоська, а в ней что-то в газету завернуто. Женщина ему говорит: «Что у тебя?». Он говорит: «Деньги». «Сколько?». «Пятнадцать тысяч». «Ну, высыпай!». Он берет эту авоську за углы и вытряхивает деньги, как мусор из мешка! Она ему на бумажке написала: «15 тысяч», и отдала. Не пересчитывая…
Когда мы работали в «Финист-банке», у нас не было хранилища, и я по четыре мешка денег хранил у себя в комнате в общежитии. Обычные мешки, полные денег.
Один раз была инкассация, приехали в банк, а там не было света. А я с девушкой, которая потом стала моей женой, договорился пойти в кафе. Мне некуда было девать деньги, я привез их к ней и говорю: «Пусть у тебя постоят». А ее мама спрашивает: «А что это?» Я говорю: «Это я с работы просто приехал», мешок открываю – а он полный денег…
– И что сказала будущая теща?
– Она просто молча хлопала глазами.
– У тебя есть хобби?
– Собираю старые граммофоны, патефоны – просто старые вещи, мне они нравятся.
Занимаюсь до сих пор боксом.
Начал опять играть на гитаре. Я играл в школьном ансамбле, но потом попал в аварию, сломал пальцы, мне даже хотели два пальца на левой руке ампутировать, но я не дал. Но играть на гитаре не мог. Сейчас пальцы стали шевелиться. И я начал снова играть.
Есть еще одно хобби – может, это станет бизнесом, если подтвердятся научные результаты. У меня мама врач, меня интересовали вопросы медицины. В Казахстане у меня есть бизнес, связанный с бентонитами – это минерал, который является сильнейшим природным абсорбентом. Бентонит применяется в крекинге нефтепродукта, при бурении скважин – у меня на это есть два патента, один внедрен на Омском НПЗ. Второй патент – по бурению скважины.
Изучая эти бентониты, я заинтересовался, как они действуют на организм человека. И мы нашли еще одно вещество, которое действует как абсорбент избирательного типа. Забирает только вредное и приносит только полезное. Это вещество выявили. Его долго не могли получить в чистом виде, но в Новосибирске, разрабатывая виды топлива, побочно выявили способ получения этого вещества. Мы сейчас проводим ряд экспериментов. Пока они все удачные. Если мы не ошибаемся, то мы будем делать продукты, которые позволят человеку улучшать качество жизни. Отчасти продлять жизнь за счет улучшения обменных процессов в организме, а отчасти позволяя человеку до глубокой старости оставаться здоровым. Чтобы 95-летний мужчина если и умирал, то только потому, что он по простыням спускался от девушки, сорвался и разбился.
– То есть, ты в свободное от основной работы время решил перевернуть мировую науку?
– Ну… Нет. Мы это изучаем. Пока результаты хорошие. Мы изготовили партию, но это еще очень дорого. Мы нашли вариант, как снизить стоимость. Уже получили продукт по себестоимости ниже. Сейчас препарат на исследовании. Мы отдали в сборную России.
– По какому виду?
– Не скажу. Один из видов спорта, с которым возник допинговый скандал. Они сейчас в панике, не знают, что можно использовать.
– Легкая атлетика…
– … Отдали это в крупнейшие лаборатории. Получаем отзывы. Илзе Лиепа попала в аварию, у нее была депрессия, она не могла танцевать, но стала принимать наш препарат и сейчас в восторге. Она снова начала танцевать. Она готова быть лицом нашего препарата. Но мы не знаем – это наш препарат подействовал, или те препараты, которые она принимала ранее?
Надо понять, сколько в этом препарате плацебо, а сколько науки. Я пока это не понял. Мои партнеры уверены, что там все наука. Но они доктора наук. А доктора наук все оптимисты, они сживаются со своими открытиями, и часто их ожидания завышены. Но я пока не уверен. Я же в банке работаю – мне надо во всем быть неуверенным…
Завтраки с «Капиталистом» проходят в ресторане «Волна». «Волна» — это классический ресторан, где хорошо отдыхать и веселиться. Красивая мебель, отличный звук и свет, большой танцпол и доступное меню. Он располагается близко к центру (на Речном вокзале). Набережная Оби весной особенно красива и подарит незабываемые фотографии на память. Адрес: г. Барнаул, пл. Баварина, 2. Тел.: 8 (385-2) 573-231 или 65-38-66. Сайт — parus-volna.ru
Материалы по теме:
