За столом гостеприимного ресторана “Волна” Юрий Пургин, один из создателей известного в России медиа-холдинга “Алтапресс”, рассказал “Капиталисту” свою бизнес-историю. История и место оказались очень кстати, потому что жизнь “Алтапресса” и Юрия Пургина вся как на волнах: то поднимет, то уронит, то захлестнет…
– Юрий Петрович, вы у нас в крае единственный медиа-магнат, так что “Капиталист” мимо вас мы пройти не мог. Вы начинали как журналист. Вы с детства мечтали об этой профессии?
– С детства – нет. Я кончал математическую школу, но был президентом школьного литературного общества «Романтика», посвященного Антуану де Сент-Экзюпери. У меня было три пути: физтех, мединститут, потому что у нашей семьи было много друзей-врачей. А третий – филология, литература, журналистика. Победило то, что пришли мои друзья и рассказали, как классно живется на факультете журналистики: там можно выпускать журнал, можно быть свободным. В общем, они жили очень интересно. И выбор был сделан в пользу журфака.
Я поступал в 1979 году. Тогда вокруг журналистики был правильный ореол. И была классическая журналистика в виде “Комсомольской правды”, «Известий», «Литературной газеты» – большие очерки, громкие имена – Юрий Рост, Инна Руденко, Юрий Щекочихин, из классики – Валерий и Анатолий Аграновские… Перед творческим конкурсом было человек сто на место.
– И вот вы поступили – на журфаке правда была свобода?
– Да. Он была. Но непростая свобода. Существовали два уровня жизни. Один – внешний, идеологический, где все правильно. И внутренний – жизнь самого коллектива. Как правило, второй уровень жизни ярче всего проявлялся при ежегодных поездках “в колхоз”, где чего только не было. Например, ставили “Историю КПСС в играх и забавах” – каждый вечер какие-то события экранизировали.
Песни для колхозных капустников писал сам Александр Башлачев, который учился на год старше нас и тогда не был еще рок-звездой.
На одном из колхозных спектаклей я въехал на коне в колхозную столовую. Я в колхозе возил бочку с водой, начал с мерина, и писал “меринизмы” – “как у мово мерина все кругом умеренно”, или “она копытом била, он копытом не бил, она была кобыла, он конем не был”. Потом дослужился до кобылы Анфисы с жеребенком Фердинандом. А потом мне дали коня Орлика, вот на нем я и въехал в столовую в рамках нашего спектакля.
– Фурор произвели?
– Было дело. А еще мы действительно делали рукописный журнал, эстетский, у него была абсолютно черная обложка. Два или четыре номера выпустили, я писал туда какие-то рассказы.
Это время подпольных Стругацких, которых перепечатывали на машинке. Рукописного было много. Вторую часть “Улитки на склоне”, посвященную НИИ, не издали, она ходила в рукописном виде. И “Гадкие лебеди” ходили по России в рукописи.
– Когда перепечатываешь – сильнее слово чувствуешь?
– Конечно. Намного. Когда сам перепечатываешь, стиль чувствуешь.
– То есть, вы уже тогда были издателем?
– Да (смеется), тяга была к этому… В общем, жизнь была такой, какую обещали друзья. Журналистика – это скорее образ жизни, чем что-то другое.
– А журналистика в этой жизни присутствовала?
– Конечно. Были большие практики – два-три месяца. Я ездил в Новокузнецк. А в 1983 году, на последней практике, в Хабаровске работал в газете “Тихоокеанская звезда”, оставшейся там еще со времен, когда Хабаровск был столицей Дальневосточной республики.
На этой практику я поехал с женой Татьяной, она моя однокурсница, я за ней четыре года ухаживал. Она хотела поехать во Владивосток, который тогда был закрытым городом. И вот мы в конце практики на электричках пробрались туда. Я искупался в бухте Золотой Рог, хотя был уже сентябрь. А уже оттуда мы поехали на поезде №1 из Владивостока до Свердловска. Никогда не забуду это феерическое путешествие. Денег у нас осталось только на билеты и на яичницу раз в день, а с нами ехали пенсионеры-хохлы, которые имели такие правильные котомки, и которые все время садились кушать… Это был кошмар.
– И что – они не подкармливали студентов?
– Нет. Они садились кушать, а мы гордо ходили в столовую и кушали свою яичницу раз в день. И вот так мы ехали семь суток. После этого я утратил привычку ездить на поездах окончательно.
– Про что писали в Хабаровске?
– Я традиционно работал в отделе промышленности, транспорта и связи, потом и в “Алтайской правде” попал в этот же отдел. Про разное писал. Про экологию, лесозаготовки, красную рыбу и браконьеров. И про утопленников в реке. Летом всегда тонут, а кто будет писать – практиканты конечно. Жизнь во всех проявлениях.
– А было “это пишем, это не пишем”?
– На практике нас оберегали от жестких тем. А когда я со своим юношеским задором пришел в “Алтайскую правду”, у меня в первый год лежало в столе пять материалов, по поводу которых завотделом Александр Харыбин говорил: “Хороший материал, но шел бы ты посоветовался в крайком”. А наш отдел курировало семь отделов крайкома КПСС: отдел легкой промышленности, связи, машиностроения, химической промышленности и т.п. Нас в отделе было пять человек, а сколько их в крайкоме – просто не знаю. И с каждым отделом надо было все согласовать. А тебе говорили: “Хороший материал, прогрессивный, но смотрите, что написано в решениях такого-то съезда. И пусть он пока полежит”.
– Какие материалы оказывались непроходными?
– Например, материал про обувную фабрику в Барнауле – это была такая фабрика, которую лучше закрыть. Потому что то, что она производит, никому не нужно. Статья не вышла. Хотя директор фабрики был целиком “за” и переживал, что статья не вышла.
Написал материал про Коксохим, который тоже не пошел. История Коксохима заключается в том, что это завод, построенный непонятно зачем. Сырье привозят, продукцию увозят, краю в те годы от него оставался только дым. Тогда смысл существования Коксохима был абсолютно неясен. Я в деталях написал, что это ошибка социалистического планирования. Он тоже не вышел.
– Вот вы один материал написали – не пошло, второй – не пошло. Не было желания уйти в отдел, например, культуры?
– Не было. В экономической журналистике все же что-то можно было говорить. Экономика была живой. Тогда публиковались Василий Селюнин, Шмелев.
– А почему вы из Свердловска поехали в Барнаул?
– Я учился неплохо, меня оставляли в “Уральском рабочем”, из “Тихоокеанской звезды” пришел вызов, но “Алайская правда” взяла тем, что давала квартиру. Это был убойный аргумент. И плюс тираж “Алтайской правды” был тогда, в 1983 году, около 300 тысяч экземпляров. Вторая по тиражу региональная газета после “Уральского рабочего”, у которого тираж был 650 тысяч. Это была фантастика. Охват тогда газеты был больше, чем у телевидения. Редактор тогда был Виктор Иванович Кинелев. Работали серьезные сильные журналисты – Писарчик Володя, Горлов Виктор. Очень многие потом ушли в центральные газеты, в собкоры.
“Алтайская правда” формировалась тогда уральской школой журналистики. Факультетов журналистики было мало по стране, в частности, журфака в АлтГУ не было тогда. И считалось, если нужен журналист, который будет пахать, то надо брать из УрГУ, а если того, кто будет разговаривать – то из МГУ.
Сначала пожил я в общаге, а потом дали квартиру. Новоселье было на полу, ели огурцы из бочки, запивали водкой – было весело.
– Если материалы не шли, то как гонорар зарабатывали?
-Все-таки это случалось не так часто. Газета ежедневная, поток большой. Промышленность на Алтае и в Барнауле была сильная. Я писал про тракторный завод, “Химволокно”, “Трансмаш”,” Мехпресса”…
– Не разочаровала профессия при ближайшем рассмотрении?
– Нет. Встречались очень интересные люди, судьбы. Экономика была все-таки самой живой частью советской системы, там что-то делалось, и у нас были уникальные заводы. Все эти красные директора были в некой “оппозиции”. Неочевидной, но они считали, что они делают дело, занимаются реальными вещами и считали себя вправе в чем-то поправлять линию партии.
– Была возможность писать об этом как о конфликте хорошего с лучшим?
– Абсолютно так. У нас были уникальные кадры инженеров, о которых очень интересно было писать.
Среди директоров были уникумы. Завод мехпрессов возглавлял Вячеслав Михайлович Крымов, он конфликтовал с крайкомом партии, потом стал вторым секретарем, а затем ушел в министерство. И мы с ним менялись книгами по управлению: я ему давал Генри Форда “Моя жизнь, мои достижения”, а он мне “Принципы управления “Тойотой”. Запрещенная, между прочим, литература в то время. Форд достался мне в наследство от тестя, это была книга 1926 года, выпущенная перед запретом Форда в России, а книга Крымова была в рукописном варианте.
У Крымова был, например, “День убитого начальника”, когда все вопросы решали не начальники, а их заместители. А начальники должны были идти в библиотеку, что-то читать. Крымов был один из тех, кто понимал, что с этой экономикой надо что-то делать.
– А откуда у советского директора новаторство?
– У многих советских директоров было новаторство, потому что они сталкивались с производством конкурентным. Наше машиностроение – это все равно конкуренция с западными аналогами. Тогда уже появился Таллиннский клуб менеджеров, которым руководил великий Владимир Тарасов, он проводил управленческие поединки, преподавал искусство управленческой борьбы, учил менеджеров по сути по западным образцам.
– Вы в 1979 поступили, в 1984 закончили, а в 1985 уже перестройка…
– Да. Уже понеслось. Когда началась перестройка, мы придумали рубрику НЭП – двухколонник на треть полосы, и в нем много маленьких материалов. Задача была сделать полноценный материал в малом жанре. Однажды раскопали, что на молзаводе делают простоквашу для крайкома партии. Отдельную простоквашу, для узкого круга лиц. Написали материал “Удивительная простоквашка”. А уже была перестройка, и тогдашнего главного редактора Анатолия Мишина, на момент выхода номера в свет в редакции не оказалось. Ему потом бюро досталось, чуть не сняли с должности из-за заметки в 35 строк. Но резонанс был гигантский.
Работать было интересно. В 1989-1990 годах я стал редактором отдела, уже без пяти минут был собкор “Комсомольской правды”, и одновременно в нашем отделе созрела идея делать воскресное приложение, которое не принадлежало бы крайкому партии. “Алтайская правда” была органом крайкома КПСС, а тут мы предлагали сделать то, где сами были бы хозяева. Мы – это я, Вячеслав Соколов, Владимир Овчинников, ответственный секретарь. И у нас уже была молодежь – Андрей Лагутин и Дмитрий Шевкунов, корреспонденты.
Мы дружили с Ассоциацией экономического сотрудничества, которую возглавлял Владимир Степанович Грабовенко, экс- директор Геофизики. Это была ассоциация красных директоров, они оппонировали крайкому, и мы их убедили, что неплохо бы издавать газету, в которой поднимались реальные проблемы, потому что их много и о них надо писать. Они готовы были ее финансировать.
Мы пошли на летучку “Алтайской правды” и предложили такой вариант. Мишин пошел советоваться в крайком партии, где ему сказали – вот (показывает две фиги). Но у нас уже был план, и мы сказали: “Хорошо, тогда мы заключим договор на издание первой независимой газеты”.
Я храню этот договор. Он подписан ГИПП, нами – Пургин, Овчинников, Соколов – как соредакторами, и Ассоциацией. Она обязалась финансировать нас первый год, никак не претендуя на содержание. А мы ставили их значок и рекламировали продукцию. Пена хвойная для ванн помню, была такая реклама…
– А вы при всем этом работали в “Алтайской правде”?
– Да. Мы втроем написали заявления об уходе, но нас заставили два месяца отрабатывать. Пока мы отрабатывали, мы сделали газету, придумали для нее ее название – “Свободный курс”. И зарегистрировали малое коллективное предприятие рекламно-издательское агентство “Алтапресс”. Это было 24 октября. А первый номер газеты, он же нулевой, вышел 28 декабря 1990 года.
Первые полгода мы делали газету втроем. Существовали на те деньги, которые нам давал Грабовенко. По сравнению с “Алтайской правдой” мы потеряли в деньгах солидно. Соколов был редактор городской полосы, я завотделом, Овчинников вообще ответсекретарь, а это уже третья должность в газете, номенклатура крайкома КПСС. Я был самый молодой, мне было 28 лет.
– Почему вы пошли на это?
– Было очевидно, что начавшиеся перемены неизбежны. В рамках “Алтайской правды” нам стало тесно. Появилось наше представление о журналистике, которое хотелось реализовать. Помните 1990 год – время “Огонька”, время народной любви к журналистике. Газеты писали то, что прежде было закрыто. “Свободный курс” начал с тиража в 3 тысячи, а пиковый тираж его, который получился через три года – 55 тысяч. Уже у нас тогда была полноценная редакция: Ирина Чанцева, Леонид Вихрев, Олег Голиков, Володя Сорокин, Дмитрий Шевкунов, Андрей Лагутин, Александр Ботьев, Олег Логинов.
– Вы с самого начала видели бизнес как медиахолдинг?
– Нет. Было понятно, что газета общего содержания не принесет денег, достаточных для существования. Потому что рекламного рынка в 90-е годы не было, вообще не было. Многие сейчас не понимают, как это. Но было такое время, когда хвойная пена для ванн – это вся наша реклама и вся наша гордость. А раз нет рекламы, то мы имели только деньги от распространения.
Мы стали заниматься всем, чем можно. Создали брокерскую контору на товарно-сырьевой бирже – торговали самолетами, шнеко-роторными машинами, и купили на эти деньги первую шестерку, наш первый автомобиль.
Продавали акции “Менатепа” – очередь была до Красноармейского проспекта за этими акциями. Думали шить шапки, ездили на звероферму к еще молодому Ракшину. Но нам не понравились запахи и мы поняли, что шить шапки мы не сможем. Выпускали приложение “Вина без талона” – тогда все было по талонам, а мы сделали книгу рецептов домашних настоек. Агату Кристи выпустили. Открывали художественный салон, но он прогорел очень быстро. А кончилось тем, что мы придумали газету “Купи-Продай”.
– А как это придумалось?
– Это была идея, которую родили Лагутин и Шевкунов. Они придумали, что надо завести газету объявлений. В первой газете было восемь объявлений и сканворд. Четыре полосы, на первой сканворд. А потом она была 200 страниц, 50 тысяч объявлений! В лучшие времена “Купи-Продай” контролировала 43 процента рекламного рынка. Это была фантастика. “Купи-Продай” решила экономическую судьбу предприятия, стала газетой-кормилицей. И мы стали развиваться.
Следующим этапом было создание сети распространения. Тогда была сеть “Союзпечать”. Работать с ней было тяжело. Деньги за газеты, проданные в январе, мы получали от них в октябре. Долги “Союзпечати” всем кредиторам были в 10 раз больше ее месячной реализации. И при этом там люди садились отмечать день рождения в десять часов утра в рабочий день.
Это нас не устраивало. В 1995 год вышел закон о банкротстве. Мы являлись основными кредиторами “Союзпечати”, то, что “Союзпечать” была должна нам, составляло 40 процентов всех их долгов. И мы с антимонопольным управлением первыми в крае провели банкротство “Союзпечати”.
Идея была в том, чтобы сохранить сеть, а не разобрать ее за долги по киоскам. Среди кредиторов был Россельхозбанк, и большой пул разных издателей. Мне пришлось поехать в Москву и со всеми договариваться. Мы, маленький “Алтапресс”, выступили тогда гарантом перед Россельхозбанком, что погасим кредит ” Союзпечати”.
И все удалось. Мы вывели предприятие из кризиса, сохранили как сеть. Сейчас “Роспечать” работает с тысячью торговых точек по всей Западной Сибири – Барнаул, Томск, Кемерово, Новосибирск.
– К выходу за пределы края вас подвигли проблемы в Барнауле, когда киоски пытались убрать с улиц?
– Не только. Рынок продаж падает – на падающем рынке надо расти за счет экстенсивного развития. Мы входили в разные города вместе с сетями, сейчас вот с Магнитом входим.
– Я знаю, что по предприятию очень сильно ударил дефолт. Вы взяли кредит в валюте на покупку печатной машины, а тут дефолт и кредит одномоментно увеличился во сколько-то раз…
– Да. Это история перехода с высокой печати на офсет. На Алтае перевод на офсет всех типографий должна была состояться в 1991 году. Но не случилось. Я разговаривал с Суриковым, Коршуновым, предлагал государственно-частное партнерство, они говорили – да, надо рассмотреть, кивали головой, но ничего не двигалось. И тогда мы стали искать другие пути.
В 1997 году всю прибыль, которую заработали, мы вложили в покупку четырехкрасочной печатной машины в Австрии. Это была листовая машина. На ротационную машину нам бы не хватило – у нас был всего миллион марок.
– Всего!
– Да. Миллион дойчмарок, заработанных журналистами честным трудом за семь лет.
– А сейчас говорят, что издание газет не может быть прибыльным бизнесом.
– Ну да. Тогда как-то получалось. В банке нам предложили взять валютный кредит, а на рубли купить ГКО. Доходность ГКО тогда была выше, чем проценты, которые мы должны были платить за кредит. Получалось, что мы сможем гасить кредит и останется еще на развитие. Мы казались себе очень предприимчивыми. И пошли на это. Взяли кредит, в обеспечение которого залогом внесли пакет ГКО (государственные казначейские обязательства – прим. “Капиталиста”).
Машина вышла из Австрии 22 декабря, застряла на границе с Украиной, где, видимо, уже начали праздновать Рождество,и пересекла границу 4 января 1998 года. А как раз с нового года ввели НДС на покупку оборудования. До этого была льгота, ты не платил НДС. И это логично – потому что какая добавленная стоимость, ты же еще ничего не сделал, ты просто купил оборудование. Но с 1998 года НДС на покупку оборудования ввели. Это стоило нам 600 тысяч тех рублей. около 200 тысяч марок Мы дошли до управления делами президента. У нас были все документы. Но нам сказали: “Государству нужны деньги”. Это была первая ласточка. А вторая – дефолт.
– Чисто житейски время перед дефолтом было очень благополучным…
– Житейски – да. Но в экономике уже не было все так хорошо. Было видно, что сейчас что-то случится. Мы дозвонились до Михаила Задорнова, который был министр финансов, и он нас клятвенно заверил, что никакого дефолта не будет. Это было за две недели до дефолта.
– Помните свои ощущения после дефолта?
– Был шок. Это было жутко. Наши ГКО погибли. Просто сгорели. Больше миллиона марок стоил наш пакет ГКО, и государство объявило, что он недействителен. Мы брали кредит по 3,4 рубля за марку, а отдавали по 12,6. Кредит сразу вырос в четыре раза. Можно было кинуть государство в ответ. Но мы отдали. Мы были одними из немногих в стране, кто в дефолт отдал валютный кредит.
– Но можно же было обанкротить “Алтапресс”, а создать, например, “Алтапресс+”.
– Все было можно. Но надо понимать, что репутация в нашем деле превыше всего. “Алтапресс” всю свою жизнь жил в белую, и это была принципиальная позиция. Мы брались доказать, что это возможно. Нам не верил никто. Доходило до смешного. Приезжают люди послушать про наш опыт, слушают, слушают… А потом отводят в сторону и деликатно спрашивают: “И где ваши заправки?” Нет заправок.
Когда купленная таким образом машина стала золотой, мы нашли другие инвестиционные деньги за пределами России и все-таки купили ролевую машину “Сольна”, шведскую, которая стала первой офсетной машиной для полноцветной печати газет на Алтае. Для нее нужно было помещение – и мы его построили. Сделали большой масштабный проект.
– То есть, здание на ул. Короленко, 107, это просто надстройка над машиной?
– Сто процентов. Но с другой стороны это независимость. Это нас спасло в 2008 году, когда аренда в ГИПП “Алтай” выросла, и мы просто сюда переехали.
Все, что мы делали, делало нас независимыми экономически. Сначала распространение, без которого мы бы загнулись, потом типография. В результате мы имеем замкнутый цикл газетного производства. В 2000 году мы имели достаточно большой процент газетного рынка везде, и у нас было 5-6 изданий – “Маркер”, “Телепарк”, “Молодежь Алтая”, “АиФ-Алай”. Мы стали полноценным издательским домом. И даже “Свободный курс “стал прибыльным. Даже это случилось. Когда все это получилось, собственно, это было счастье. На тот момент.
– После ударов 1997-го и 1998 годов был ведь еще и кризис 2008-го – не было ощущения, что лучше все свернуть?
– Нет. Во время кризиса 2008 года мы сделали ровно то же – мы начали строить новую типографию на РТИ. Это наши антикризисные меры – надо что-то делать. Кризис – это новые возможности, которые наступают, когда он заканчивается. И к этим возможностям надо быть готовым.
Это была очень большая и непростая для компании инвестиция. Она удачна в том плане, что мы абсолютно правильно попали в нишу. Типография занимается упаковкой. Прежде мы не достигали только одного рекламодателя – пищевой промышленности, которой неинтересен был местный рынок. Но теперь мы достигли и этой отрасли с помощью упаковки. Мы делаем в этой типографии коробки. Большинство БАДов, которые покупают туристы, упакованы в наши коробки.
– Сейчас у Алтапресса не самые лучшие времена?
– Конечно. Только у меня вопрос – у кого они сейчас самые лучшие?
– Насколько тяжело сейчас Алтапрессу?
– Очень тяжело. Сейчас мы переживаем несколько кризисов. На экономический кризис наложился еще и цифровой: происходит снижение и перераспределение рекламного рынка, он уходит в интернет, где монетизация идет труднее, чем в традиционной модели. Эта революция намного серьезнее классических экономических проблем. Не будь ее, мы бы чувствовали себя прекрасно даже в этой экономической ситуации. Мы занимаемся перестройкой компании. Та первая позиция в Интернете, которую мы уверенно занимаем, интересная и правильная. Но замещения доходов полностью не произошло. Значит, нужно уменьшать масштаб компании, а кто тогда будет работать? Как сохранить правильный ньюс-рум, как сохранить правильную журналистику, как сберечь те ценности, на которых вся компания стоит уже много лет? Это серьезная проблема.
– Вот народ сейчас прочитает, и скажет: “Блин, опять будут сокращать!”
– Нет. Сокращения уже закончились. Произошла большая перестройка. У нас осталась издательская группа и группа Интернета, в которой работает вся редакция. Она поставляет весь контент в газету, в интернет, на радио, и обеспечивает копирайтом рекламу.
– У “Свободного курса” сейчас какой тираж?
– 16 тысяч.
– Вы когда-то давно говорили, что “Свободный курс” – для представительства: “Кто бы меня знал, если бы я не издавал “Свободный курс”. Сейчас вас и без него знают – нет мысли, что “курс” отжил свое?
– Нет. Я убежден, что “Свободный курс” нужен, просто у него немного другая функция Мы занимались репозиционированием “СК”. Он был раньше как газета общего содержания. А три года назад мы объединили его и “Ваше дело”, перевели его в большой формат и сделали его газетой для истеблишмента.
– Стесняюсь спросить: а истеблишмент есть?
– Хороший вопрос. Наш опыт показывает, что он есть. Это не такая большая прослойка. Есть лица, принимающие решения, есть бизнес – малый и большой. Есть и элита. Мы ее понимаем в широком смысле – я и средний класс отнесу к ней. Я представляю газету как средство самоидентификации. Я думаю, что будет такая мода: “Я читаю газету”. Только хорошую газету, о которой можно так сказать: “Я читаю “Ведомости”, я читаю “Свободный курс”.
– Вы надеетесь на это?
– Я практически уверен, что так и будет. Есть категория людей, для которой самоидентификация очень важна.
– В “Алтайской правде” вы писали материалы, а редактор отдела складывал их в тумбочку. Теперь вы сами издатель. У вас бывает ситуация, когда чьи-то материалы вы складываете в тумбочку?
– Чисто в тумбочку – нет. Бывают материалы, которые мы предлагаем автору переделать, с которыми более тщательно работаем, потому что бывают темы, которые нуждаются в редактировании, так как время теперь… Степень свободы прилично меньше прежнего. Наступили немного другие времена.
Сейчас время не врать. Но при этом я же понимаю, что я не всегда могу все договорить. Кое-что приходится оставлять в блокноте. Но по возможности надо рассказывать обо всем, если ты это можешь. Что мы и пытаемся делать.
– Год два-три назад ваши звезды – Лариса Хомайко, Иван Власов, и другие – ушли. В чем состоял конфликт?
– Это было связано с нашей перестройкой, с переходом в интернет, с непониманием того, что газета тоже должна измениться – должна стать более деловой. Они хорошие журналисты. Но их материалы были немного не в ту аудиторию, в которую нам надо было попадать. И это был их выбор. Мы были бы рады видеть их в своей команде. Но надо было подчиняться другим людям, которым они не особо хотели подчиняться.
– Я когда-то писал в “СК” материал о том, что пока демократы борются друг с другом, коммунисты придут к власти. И вы меня тогда поправили, сказали, что к власти придут чиновники. И вот они правда пришли. Как вам в этом мире живется?
– Напряженно… Я считаю, что не за горами новые перемены. Но, увы, пока дети вместо того чтобы идти в предприниматели, хотят в чиновники. И нам всем, включая чиновников, еще предстоит победить неэффективную экономику, создать более эффективное государство, побороть свою неэффективную жизнь.
– С 1990 года, за эти 26 лет, вы пожалели о своем решении создать “Алтапресс”?
– Никогда не пожалел и никогда не пожалею. Мы жалели только о том, что идеи, с которыми мы обращались к обществу, оказались невостребованы. Те же идеи развития демократического общества. Люди не ценили свободу слова, свободу печати, не понимали, что им это пригодится.
“Алтапресс” – это бесконечно увлекательная история, когда ты все время занят развитием и созиданием, и несмотря ни на что следуешь своим принципам. Хотя следовать все трудней и трудней. Но другая жизнь скучна и неинтересна.
Люди, республики и ценные бумаги, упомянутые в интервью
Башлачев Александр – русский поэт, представитель советского андеграунда, окончил журфак УрГУ, был членом Ленинградского рок-клуба.
Аграновский Анатолий – советский журналист, публицист и писатель, в 70-е годы его называли “журналистом №1”. С 1961 года работал спецкором “Известий”. Автор 20 книг, а том числе написал за Брежнева книгу “Возрождение”.
Аграновский Валерий – советский журналист, литературный критик. Младший брат Анатолия. Работал в “Комсомольской правде”, журнале “Огонек”.
Руденко Инна – обозреватель “Комсомольской правды”. Стала известна своими статьями о жизни “маленького человека”. В 1984 году опубликовала статью “Долг” – возвращавшихся из Афганистана с войны инвалидах, которых не признавало государство.
Щекочихин Юрий – советский и российский журналист, в 1972-1980 годах вел в “Комсомольской правде” подростковый клуб “Алые паруса”, с 1980-го – в отделе расследований “Литературной газеты”, с 1996-го – в “Новой газете”. Писал о коррупции в армии и во власти, о войне в Чечне, о крупнейших коррупционных скандалах. Умер 3 июля 2003 года, предположительно был отравлен.
Селюнин Василий – советский и российский публицист, особенно хорошо известный во времена перестройки. Окончил журфак МГУ и Высшие экономические курсы Госплана СССР. Публиковал статьи по экономике.
Шмелев Николай – советский и российский экономист, первый в СССР критик экономики т.н. развитого социализма. В 1987 году опубликовал статью “Авансы и долги” – анализ экономической ситуации, подготовленный на основе закрытых материалов для М.С. Горбачева.
Дальневосточная республика (ДВР) – буферное государство, существовавшее между Советской Россией и Японией в 1920-1922 годах.
Тарасов Владимир – бизнес-тренер, социальный технолог, автор книг по менеджменту. Основал в 1984 году первую школу бизнеса в СССР – Таллиннскую школу менеджеров, первую статью о которой написал Сергей Довлатов в газете “Советская Эстония”. Тарасова называют советским Дейлом Карнеги.
ГКО (Государственные казначейские (краткосрочные) обязательства) – Государственные ценные бумаги, выпускавшиеся Министерством финансов России. Доход от ГКО уходил на финансирование дефицита государственного бюджета РФ. На 1 января 1998 года в обращении находилось ГКО на 272 трлн 612 млрд рублей. 17 августа 1998 года по ГКО был объявлен дефолт, все выплаты по ним были заморожены.
Напоминаем, Завтраки с “Капиталистом” проходят в ресторане “Волна”. «Волна» — это классический ресторан, где хорошо отдыхать и веселиться. Красивая мебель, отличный звук и свет, большой танцпол и доступное меню. Он располагается близко к центру (на Речном вокзале). Даже зимой набережная Оби красива и подарит незабываемые фотографии на память. Адрес: г. Барнаул, пл. Баварина, 2. Тел.: 8 (385-2) 573-231 или 65-38-66. Сайт — parus-volna.ru 
Материалы по теме:
